Хворобой

 

Хворобой

Владимир Финогеев

7 Дней

«Остановились по известной причине. Водитель отбежал в сторону. Возможно, он был не в курсе. Я вылез из «уазика». Остановился. Огляделся. Красота ландшафта поражала. Лес, изящные берега двух рек. Трудно поверить, что эта красота смертельно опасна. Невероятно. «Не может быть», — этой тихой мысли было не на что опереться. Смерть была невидимой. Не имела запаха. Ее нельзя было потрогать. Ни холодная, ни горячая. Я вгляделся внимательнее, воздух прозрачен, небо голубое. Зеленые листья на деревьях. Все дышало здоровьем и жизнью. Какое удивительное несоответствие. Я смутно ожидал увидеть свернутые трубочкой листья, страшные язвы на стволах, выеденную траву. Что-то должно быть. Я вслушался: может быть, в воздушных складках мерно и угрожающе дрожит басовая струна? Ничего. Тишина. Посмотрел под ноги. Серая кромка асфальта, рядом — красноватая земля с пыльными листьями подорожника. Плоский травяной узор, распростертый возле дороги, становился выше по мере приближения к лесу. Трава будто поднималась на ноги. Показался попутчик, человек крепкого телосложения, с мужественным лицом. Он втянул воздух ноздрями, будто проверяя его качество. «Он тоже знает, — подумал я, — интересно, какая у него задача?» В памяти всплыл разговор с начальником. Он был серьезен, собран, как обычно. Когда я вошел, он сказал: «Это приказ. Составлен график, ты должен быть там с 15-го по 17 мая». Добавил: «Надо. Дело важное. Кроме нас, кто? Надо!» Я тогда не очень понимал важность, скорее чувствовал — случилось из ряда вон выходящее. Скрип шагов вывел из воспоминаний. Попутчик, которого звали Петр, прошел вперед, сказал, продолжая шумно вдыхать: «А запахи-то, запахи. А?» Оглядываясь на меня, приглашая в свидетели. Я сделал несколько шагов в направлении буйной поросли. «Странно», — сказал я. «Что?» — переспросил Петр, взгляд сделался острым, будто он приготовился к чему-то. «Да вон, — сказал я, вытягивая руку, — вон, видите высокое растение, с большими темно-зелеными листьями, у них еще цветы колокольчиками, видите?» — «Синеватые колокольчики, оно?» — «Да». — «А что это?» — «Красавка». Его лицо стало недоуменным. «Белладонна обыкновенная», — уточнил я. «А, — протянул он понимающе и пожевал губами, что означало, про это мы понимаем. — Ну и чего такого?» — спросил он. «Да она чаще в Крыму растет, еще в Приднестровье можно встретить. Не думал здесь увидеть. А тут ее — заросли». «Да», — протянул он, не зная, что сказать. Я продолжил: «Ее еще бешеной вишней называют». — «Почему вишней?» — спросил он. «Плоды у нее как вишни. Только черные». — «Черные?» — переспросил он. «Черные. Содержат атропин. Если переесть, начнутся проблемы». Он посмотрел на меня. Я на него: «Головокружение, галлюцинации, тремор, отключка». Он вновь втянул носом: «Да, и запах у нее наркотический». Он взмахнул рукой: «А это что с желтыми цветками?» — Это как раз типично. Зверобой». — «Зверобой?» — удивился Петр. «С хворью борется, другое название «хворобой». — «Столько раз слышал, никогда не видел. В цветках какие-то красные отростки, а на лепестках красные точки». — «Да, как капельки крови, потому его еще называют «кровавец». — «Откуда вы все это знаете?» — спросил он. «Да так, интересовался». — «Можно ехать», — крикнул водитель. Мы сели в машину, местность скрылась из виду. Въехали в город, новые симпатичные дома. Была странность. В чем дело, осознал не сразу — безлюдье. Никого. Ни людей, ни собак. Нет птиц. Жутковато. Проехала военная машина, полегчало. Поселили в общежитии. Оно бурлило как муравейник. В коридорах сновали люди. Кто-то громко говорил по телефону. Все просто делали свое дело. Не

Хворобой 1

осознавали себя ни мучениками, ни героями. Никто не думал, что закрывает своим телом брешь из преисподней. Зашивает пространство нитями своей жизни. В подвале дома выдали спецодежду. Синяя роба из брезентового материала, такие же брюки, ботинки с высоким голенищем, толстой подошвой. Я вспомнил инструктаж: «Соблюдать осторожность, не ходить, куда не посылают». Негусто. Никто толком ничего не знал. Или таких было немного, и они были неразговорчивы. В мою задачу входило разобраться в документации на английском языке. Было поставлено много оборудования из-за рубежа. Ситуация была несколько хаотична, ящики разгружали где попало. Надо было по документам установить, где что лежит. Три дня с утра до ночи искали ящики, сличали с бумагами. Сделали много. Почти не спал, есть не хотелось. Внутри было ощущение беды, но она была где-то не здесь. Где-то в подсознании, в дальнем углу, куда загнала его воля и надежда, что, может, и ничего. Огромный куб с пугающим выгрызом на крыше отсюда никому не был виден. Кроме счетчика Гейгера. Через три дня тем же транспортом я вернулся в Киев. Уезжая, ничего не ощущал, как и по приезде, никакого особого запаха, кроме обычных. Ни тепла, ни холода, ни потоков светящихся частиц. Ничего, кроме усталости и желания залезть в теплую ванну. Через шестнадцать лет, в двухтысячном году на плановой диспансеризации врачам не понравился анализ. У меня ничего не болело. Наблюдали семь лет. Наконец был поставлен диагноз: карцинома почки. Срочно на операцию. Я лег. Очнулся в палате, из правого бока торчат трубки. Почку отняли. Болит, но не сильно. Чудовищно хотелось пить. Язык деревянный. Я лежал, тело было при мне, но страх смерти вытаптывал душу. Я был на грани отчаяния. Все теряло смысл. Я огляделся в последней надежде. Рядом лежали люди, чье положение было хуже. У них почти не осталось тела, их мучили страшные боли, боли, которых я был лишен. Меня поразило: они не жаловались, не ныли. Была боль — они терпели, отступала — шутили, рассказывали анекдоты и не жалели, что отдали жизнь, повинуясь долгу. Когда казалось, весь мир объелся красавки и не осталось ничего святого, я думал, таких людей больше не было, что это вымышленные персонажи. А они оказались рядом. Я видел, их нельзя сломать. Ничего нельзя с ними сделать. Смерть отступает, она может забрать тело, но их дух ей не по зубам. Ничего не говорили мне, ничего не советовали, но сам факт их существования вселял несокрушимую уверенность. Укрепись духом, не хнычь, не сдавайся, иди вперед, можешь стонать, но делай, не отступайся и победишь. Встанешь и будешь жить».

На левой руке несколько запутанная линейная картина. Соединение линий головы, сердца и жизни в истоке — один из признаков сниженной безопасности. Данный симптом предуказывает, обладатель может попасть в обстоятельства, угрожающие жизни (рис. 4, красный). Операция обозначена глубокой изогнутой линией с вилочкой на конце, выходящей в область правой почки (рис. 5, линия операции — красный, область почки — зеленый). Еще одна проекционная зона правой почки 14d поле. Почка заключена в замкнутую фигуру в виде трапеции (рис. 4, почка — оранжевый, фигура — зеленый). Замкнутая трапеция с линиями отображает процесс извлечения органа. Превосходная линия головы на правой руке указывает на глубокий и обширный интеллект человека (рис. 4, синий), который многим интересуется и знает немало.

 

Хворобой.

«Остановились по известной причине. Водитель отбежал в сторону. Возможно, он был не в курсе. Я вылез из «уазика». Красота ландшафта поражала. Трудно поверить, что эта красота смертельно опасна. Невероятно. Не может быть! — этой тихой мысли было не на что опереться. Смерть была невидимой. Не имела запаха. Ее нельзя было потрогать. Ни холодная, ни горячая. Я вгляделся внимательнее, воздух прозрачен, небо голубое. Зеленые листья на деревьях. Все дышало здоровьем и жизнью. Какое удивительное несоответствие! Я смутно ожидал увидеть свернутые трубочкой листья, страшные язвы на стволах, выеденную траву. Что-то должно быть. Я вслушался: может быть, в воздушных складках мерно и угрожающе дрожит басовая струна? Ничего. Тишина. Посмотрел под ноги. Серая кромка асфальта, рядом — красноватая земля с пыльными листьями подорожника. Плоский травяной узор, распростертый возле дороги, становился выше по мере приближения к лесу. Трава будто поднималась на ноги. За мной показался попутчик, человек крепкого телосложения, с мужественным лицом. Он втянул воздух ноздрями, будто проверяя его качество. «Он тоже знает, — подумал я, — интересно, какая у него задача?» В памяти всплыл разговор с начальником. Он был серьезен, собран, как обычно. Когда я вошел, он сказал: «Это приказ. Составлен график, ты должен быть там с 15-го по 17 мая. — Добавил: — Надо. Дело важное. Кроме нас, кто? Надо!» Я тогда не очень понимал важность, скорее чувствовал — случилось из ряда вон выходящее. Скрип шагов вывел из воспоминаний. Попутчик, которого звали Петр, прошел вперед, сказал, продолжая шумно вдыхать: «А запахи-то, запахи. А?» Оглядываясь на меня, приглашая в свидетели. Я сделал несколько шагов в направлении буйной поросли. «Странно»,— сказал я. «Что?» — переспросил Петр. Взгляд сделался острым, будто он приготовился к чему-то. «Да вон, — сказал я, вытягивая руку, — вон, видите, высокое растение с большими темно-зелеными листьями, у них еще цветы колокольчиками, видите?» — «Синеватые колокольчики, оно?» — «Да». — «А что это?» — «Красавка». Его лицо стало недоуменным. «Белладонна обыкновенная», — уточнил я. «А...» — протянул он понимающе и пожевал губами, что означало: про это мы понимаем. «Ну и чего такого?» — спросил он. «Да она чаще в Крыму растет, еще в Приднестровье можно встретить. Не думал здесь увидеть. А тут ее — заросли». — «Да», — протянул он, не зная, что сказать. Я продолжил: «Ее еще бешеной вишней называют». — «Почему вишней?» — спросил он. «Плоды у нее, как вишни. Только черные». — «Черные?» — переспросил он. «Черные. Содержат атропин. Если переесть, начнутся проблемы». Он посмотрел на меня. Я на него: «Головокружение, галлюцинации, тремор, отключка». Он вновь втянул носом: «Да, и запаху нее наркотический». Он взмахнул рукой: «А это что с желтыми цветками?» — «Это как раз типично. Зверобой». — «Зверобой?» — удивился Петр. «С хворью борется, другое название «хворобой». — «Столько раз слышал, никогда не видел. В цветках какие-то красные отростки, а на лепестках красные точки». — «Да, как капельки крови, потому его еще называют «кровавец». — «Откуда вы все это знаете?» — спросил он. «Да так, интересовался». «Можно ехать», — крикнул водитель. Мы сели в машину, местность скрылась из виду. Въехали в город, новые симпатичные дома. Была странность. В чем дело, осознал не сразу — безлюдье. Никого. Ни людей, ни собак. Нет птиц. Жутковато. Проехала военная машина, полегчало. Поселили в общежитии. Оно бурлило, как муравейник. В коридорах сновали люди. Кто-то громко говорил по телефону. Все просто делали свое дело. Не осознавали себя ни мучениками, ни героями. Никто не думал, что закрывает своим телом брешь из преисподней. Зашивает пространство нитями своей жизни. В подвале дома выдали спецодежду. Синяя роба из брезентового материала, такие же брюки, ботинки с высоким голенищем, толстой подошвой. Я вспомнил инструктаж: «Соблюдать осторожность, не ходить, куда не посылают». Негусто. Никто толком ничего не знал. Или таких было немного, и они были неразговорчивы. В мою задачу входило разобраться в документации на английском языке. Было поставлено много оборудования из-за рубежа. И так как ситуация была несколько хаотична, ящики разгружали где попало. Надо было по документам установить, где что лежит. Три дня с утра до ночи искали ящики, сличали с бумагами. Сделали много. Почти не спал, есть не хотелось. Внутри было ощущение беды, но она была где-то не здесь. Где-то в подсознании, в дальнем углу, куда загнала его воля и надежда, что, может, и ничего. Огромный куб с пугающим выгрызом на крыше отсюда никому не был виден. Кроме счетчика Гейгера. Через три дня тем же транспортом я вернулся в Киев. Уезжая, я ничего не ощущал, как и по приезде, никакого особого запаха, кроме обычных. Ни тепла, ни холода, ни потоков светящихся частиц. Ничего, кроме усталости и желания залезть в теплую ванну. Через шестнадцать лет, в двухтысячном году, на плановой диспансеризации врачам не понравился анализ. У меня ничего не болело. Наблюдали семь лет. Наконец был поставлен диагноз: карцинома почки. Срочно на операцию. Я лег. Очнулся в палате, из правого бока торчат трубки. Почку отняли. Болит, но не сильно. Чудовищно хотелось пить. Язык деревянный. Я лежал, тело было при мне, депрессия топтала душу. Все теряло смысл. Я огляделся. Рядом лежали люди, чье положение было хуже. У них почти не осталось тела, их мучили страшные боли, боли, которых я был лишен. Меня поразило, они не жаловались, не ныли. Была боль — терпели, отступала — шутили, рассказывали анекдоты и не жалели, что отдали жизнь, повинуясь долгу. Когда казалось, весь мир объелся красавки и не осталось ничего святого, я думал, таких людей больше не было, что это вымышленные персонажи. А они оказались рядом. Я видел: их нельзя сломать. Ничего нельзя с ними сделать. Смерть отступает, она может забрать тело, но их дух ей не по зубам. Ничего не говорили мне, ничего не советовали, носам факт их существования вселял несокрушимую уверенность. Укрепись духом, не хнычь, не сдавайся, иди вперед, можешь стонать, но делай, не отступайся и победишь. Встанешь и будешь жить».

Хворобой 2

Хворобой 3

На левой руке несколько запутанная линейная картина.
Соединение линий Головы, Сердца и Жизни в истоке — один из признаков сниженной безопасности.
Данный симптом предуказывает: обладатель может попасть в обстоятельства, угрожающие жизни (рис. 4, красный).
Операция обозначена глубокой изогнутой линией с вилочкой на конце, выходящей в область правой почки (рис. 7, линия операции — красный, область почки — зеленый).
Еще одна проекционная зона правой почки 14d поле.
Почка заключена в замкнутую фигуру в виде трапеции (рис. 7, почка — оранжевый, фигура— зеленый).
Замкнутая трапеция с линиями отображает процесс извлечения органа.
Превосходная линия Головы на правой руке указывает на глубокий и обширный интеллект (рис. 7, синий), который многим интересуется и знает немало.

 

Железный ангел

 

Железный ангел.

 

«Двадцать шестого декабря мы собирались на елку в Москву. Я, жена, сын. Перед выездом поссорились с женой, она как-то медленно собиралась, красилась слишком долго, не знаю, было какое-то раздражение. Потом ссора утихла. Мы отправились. Проехали по про­селочной дороге, выехали на трассу, вдруг жена вскрики­вает: «Фотокамеру забыли!» Волна раздражения: «Как же так? Неужели нельзя было все заранее подготовить». Но я развернул машину, проделали путь назад. Жена побе­жала за камерой. Я сидел в машине. Принесла. Поехали. Вернулись на трассу. Едем. Я к тому моменту уже успо­коился. Это было воскресенье. По трассе в Москву идут большие машины. Дорога в две полосы. Это Минка, там две — туда, две — обратно. Но чистые от снега в обе сто­роны по одной полосе. Середина вся в снегу. Я еду, го­ворю жене: «Я попробую, как машина стоит». Я обгонял длинномеров. Они идут по правой полосе, по чистой. Я их обгонял по этой шуге. И я так радуюсь: «Смотри, как хорошо машина стоит». На самом деле хорошо. Машина «Фольксваген-Шаран» — это мини-вэн семиместный. Это первая моя иномарка. Но ее я покупал с приключе­ниями. Человек, который ее должен был мне пригнать, по независящим от меня обстоятельствам все лето прому­рыжил меня. То он не нашел машины, то еще что-нибудь, потом он пропал куда-то с деньгами моими. Машину я хотел получить летом. Дело с этой машиной началось в мае. Он мне ее пригнал в конце августа. Была большая радость. У жены слезы на глаза навернулись. Мы отме­тили покупку, выпили по бокалу шампанского. Машине было три с половиной года. Елка должна была быть в час. Мы выехали в десять, чтобы пораньше прибыть, похо­дить там, посниматься, отдохнуть. Елка проводилась в Колонном зале Дома Союзов, рядом с Госдумой. Ехали на праздник. Было ожидание, был такой пафос. Все было хо­рошо. Вдруг впереди видим: большая авария. Разбросано машин пять по снегу. Эта авария была в низине. Я сбав­ляю скорость. Все притормаживают. Стоят машины ГАИ, люди кучкой. Я поднимаюсь в гору, набираю ско­рость, скорость была около 70 км в час. Вдруг крик жены. Я сначала услышал, как она кричит. Крик, и потом было мое внимание. Вижу, на меня несется машина из встреч­ного ряда, он выехал на мою полосу. Крик жены — внимание сфокусировалось и нашло эту машину, но мое вни­мание было — как-то я не понял, это что, — что это та­кое со мной. У меня было ощущение, что я отдаляюсь от пола, вытягиваюсь и смотрю на это сверху, не сильно сверху, я свою машину не видел сверху. Я как бы при­поднялся, будто у меня машина стала выше, кузов вырос будто вверх, потолок выше стал, вот у меня такое ощуще­ние, я как бы приподнялся, мое сиденье приподнялось. Я выше стал над всем, что здесь происходит. Я смотрю на эту машину сверху, она летит навстречу, наискось. Она мне показалась красной. Я видел, в меня врезалась — по моему сознанию — красная машина. На самом деле, фактически в нас врезалась фиолетовая машина. Затем мне показалось, что в меня врезалась «четверка»-универсал, как у меня была, но реально это была «семерка». Обычная, с багажником, машина. Но я вижу совсем дру­гую машину, а не ту, которая фактически в меня въехала. Мое сознание остается ясным до соприкосновения. Я еще помню, коробчатый, кузовной, металлический удар. И — все исчезло. Я очнулся. Была тишина. Было неестест­венно тихо. Полное отсутствие малейшего шума. Это не ощущение, что уши заткнуты или их заложило, это со­вершенно безмолвное внешнее пространство. Тут про­нзила безумная боль в груди, боль в паху, как будто вот­кнули что-то. И еще одна боль, не физическая боль, а ди­кая жалость, что я разбил машину, которую так долго мы ждали. Я смотрю: стекла рассыпались, поворачиваю го­лову к жене и говорю: «Зая, мы разбились». И как я это сказал, заплакал сын. И с этого момента стали появ­ляться звуки. Я не мог выйти, я был сжат сильно рем­нями. Я жену попросил отстегнуть. У меня живот заост­рился, углом вытянулся вперед, но внутри ничего не пор­валось, как потом выяснилось. Я вижу: слева бугор кожи вылез над ремнем, а справа тело вытекло под ремень, там такой валик образовался, я как бы деформировался. Удар был страшный. Я его бью своим правым боком в стойку, он разрывается пополам, я вижу только капот, передние колеса, а водитель отлетел сам в задней части машины. И там уже был не человек, а то, что от него осталось. В общем, погиб человек. Я улетаю в кювет. Жена была не пристегнута, более того, она перед этим только просну­лась, она дремала, а тут перед этим раз — и проснулась, и начала кричать. Она уперлась руками в кресло, так что кресло пошло боком. Я ломаю ключицу. А она ничего, ноги были в гематомах, но в этих случаях люди не пристегнутые вылетают из машины. Ей — вообще ничего. Много мистических вещей. Она потом открывала дверь, чтобы ко мне проникнуть. Выйти сам я не могу, мне плохо, из меня стон идет, потом дрожь меня стала бить непонятная, я начал дрожать, у меня такой озноб пошел, меня трясет. Она чтобы подойти ко мне, — а дверь, зна­чит, не открывалась, заклинило, — так она вырвала дверь. Мой товарищ, технарь, говорит: вырвать — нереально, а она ее просто вырвала — все. Ну, у сына сотрясение мозга. Потом все прошло, а я с ключицей почти два года про­мучился, были всякие сложности и накладки, то нитку забыли — воспаление началось, то неправильно сделали, в общем, хватил сполна. У меня тут металл и сейчас си­дит, надо делать еще операцию, чтобы извлечь. Снов и предчувствий никаких не было. Мы потом обсуждали это все, ничего такого не было. Каких-то опасностей у нас в мыслях не было. Это настолько было неожиданно. Четыре месяца у меня эта машина пробыла, спасла меня, свою задачу выполнила, а если бы я ездил на «четверке», которая у меня была, то вряд ли бы мы выжили. Ничего не снилось, ничего не насторожило. Было другое. За год начались разговоры, что надо менять «четверку». Я всю жизнь на «Жигулях» ездил и ездил бы еще. Но жена на­чала говорить, что пора нам переходить на иномарку. Она начала это. Мы много ездили с ней на «четверке», и она как-то выдохлась на той машине. И жена давила, давила, капала на мозги, причем упирая на то, что нам нужно бе­зопасную машину. И так потихонечку какая-то аура сгу­щалась вокруг меня, что надо, надо безопасную машину. И вот взял, четыре месяца поездил, и все. Вот единствен­ное, что можно вспомнить».

  Железный ангел По словам Финогеева

Нарушения системы самосохранения в данном случае относятся к легкому типу, несмотря на внешнюю серь­езность аварии.

Наиболее опасные — грубые искажения папиллярного узора, которые мы относим к группе А, — отсутствуют.

Имеются нарушения группы В — компен­сированный разрыв линии Жизни (рис. 4, линия Жизни — зеленый) и нарушения группы С — это несколько крес­тообразных фигур, одна из которых маркирует возраст, на котором случилась авария (рис. 4, красный).

Еще одна фигура — крест — называется несостоятельной, так как составлена из других линий: линии Поездки (желтый) и линии Здоровья (оранжевый), что указывает на некото­рые физиологические последствия аварии.

Быт и думы

Быт и думы

Владимир ФИНОГЕЕВ

7 Дней

«Ночь. Стук в дверь. Накидываю халат, подхожу к двери: «Кто?» — «Вахтенный». Узнаю голос. Открываю: «Что случилось?» — «Там это...» — матрос мотает головой. Он не договаривает. Вижу в коридоре группу вооруженных людей в масках. Выхожу. Люди в камуфляже выводят пассажиров из кают. Ставят к стенке. «Кто старший?» — спрашиваю. Я в халате, тапочках, угрозы не представляю. Появляется человек без маски. «Это опять вы, — говорю я, — все кого-то ловите». Командир ОМОНа смотрит на меня весело: «А это опять вы. Скажите, что вы делаете на корабле ночью?» — «Что я делаю? Я здесь живу». — «А почему вы живете на корабле, а не дома?» — «Такие личные обстоятельства». — «Понятно», — кивнул. Я на секунду задумалась, можно ли понять, когда я сама не понимаю. Семнадцать лет супружеской жизни — в один миг полное крушение. Чудовищный конфликт. Ушла с одной сумкой. Был девяностый год. Снять квартиру было нереально, да и не на что. Жить мне было негде. Я работала в пароходстве. Зимой суда стоят на приколе, используются как гостиницы. Зимами жила на судне. Оставалась за главную. Я потрясла головой, сбрасывая воспоминания. Спросила: «Кого ищете?» — «У нас есть сведения, что у вас проживают иностранцы, не имеющие документов». — «Сегодня, — я посмотрела на часы, было два ночи, — вчера вечером привезли автобус людей из аэропорта, просили разместить на ночь, транзитники они или кто, я не знаю. Так уже бывало, привезут на ночь, утром забирают. Есть у них документы или нет, мне неизвестно. Проверяйте». — «Проверим. Еще проверим, не скрываются ли у вас члены ОПГ». — «Вы имеете в виду бандитов?» — «Вы правильно понимаете». — «Насколько мне известно, бандитов на борту нет». — «Почему вы так думаете?» — «Уж очень они заметные. Сразу в глаза бросаются». — «Бандит бандиту рознь». — «Вам виднее. Ищите». Я вернулась в каюту. Села. Прошло два года, как я жила «на улице». Договориться с мужем о разделе квартиры мирно не удалось. В имущественном вопросе он выходил из себя, бывал опасен. Пришлось через суд действовать. Получила девять метров, но продать не могла, муж блокировал. Все это очень тянулось. Я поняла, на квартиру надо зарабатывать лично. Самой. Никто не поможет. Только лично. Надо работать. Я прилегла. Закрыла веки. Что-то посыпалось со всех сторон.

 

ГЛАЗОК

Глазок - Владимир Финогеев - "7 дней"

Жена вышла из кухни в фартуке: «Ты куда?» - «В библиотеку». – «Зачем?» - «Ты знаешь, по вторникам я хожу в библиотеку». – «А сегодня вторник? – «Да». «Как быстро». Я пожал плечами и развернулся к выходу. «Не уходи».

 

ГЛАЗОК

Я обернулся: «Почему?» - «Мне страшно». – «Страшно?» - «Да?» - «Что случилось?» - «Днем, когда тебя не был, приходил мужчина». – «Какой мужчина?» - «Высокий, в черном костюме». Я шагнул к ней: «Я спрашиваю, кто он?» - «Не знаю». – «Ты что, впустила  его в дом?» - «Нет». – «тогда откуда ты знаешь?» - «Я смотрела в глазок». «В глазок?» - «Да». «Вы что, разговаривали через дверь?» - «Мы не разговаривали». – «Погоди, я не понимаю. Расскажи по порядку». – «Днем, когда тебя не было,  я сидела в кресле и читала Лонга. Потом я встала, подошла к двери и стала смотреть в глазок». Я перебил: «Как так? Почему ты вдруг встала и подошла к двери? Был шум? Ты услышала что-то?» - «Ничего». – «Тогда почему?» - «Не знаю. Мне почудилось, я должна была, я даже не думала об этом. Просто пошла и все. Все так делают. Да и ты, если вдруг чего-то захочется – делаешь». Я оборвал: «Что значит – делаю? Глупости. Ничего я не делаю. Я делаю то, что надо». – «Ну, я имела в виду читаешь ты или пишешь чего-нибудь, ты встаешь, подходишь к окну и смотришь. Ведь это не то, что надо делать. Ты просто делаешь, не отдавая отчета». – «Это другое», - сказал я. - «Так и я стала смотреть в глазок». – « И что?» - «Ничего». – «Подожди, но ты сказала, что там был мужчина». – «Нет, его там не было». – «Как не было?» - «Так – не было» - «Послушай, тогда зачем ты рассказываешь о мужчине, если его там не было?» - «Его не было, когда я подвела глаз к окуляру, его еще не было. Он еще не пришел». – «Не пришел?» – «Не пришел». «Так ты что знала, что он придет?» - «Нет». Во мне поднялась волна. Я посмотрел на часы: «Тогда почему ты сказала, что он еще не пришел? Ты должна была знать, что он придет, если ты говоришь так». – «Говорю тебе, я просто подошла и стояла, я не знала, зачем я это делаю. Я не никогда не делала так раньше. Понимаешь, я не знаю». – «Прости, - сказал я, - рассказывай дальше». «Ничего не происходило минуте две. Потом из-за перил вышел человек. Мужчина. Большой. В костюме и черной шляпе. Он остановился. Постоял. Огляделся по сторонам и пошел к нашей двери». – «Так». – «Я смотрела, как он приближается. Он наклонился, снял шляпу». – «Зачем? – спросил я, - Зачем он снял шляпу?» - «Это и мне показалось странным. Потом выяснилось». «Ну», - сказал я. «Он был все ближе, он наклонялся, он был высокий, он подсовывался к двери. Нос его стал вытягиваться». – «Нос? Вытягиваться, что ты говоришь?» И тут я увидела его огромный глаз. Он смотрел в глазок! На меня! Мне стало страшно». – «И что ты сделала?» - «Я быстро закрыла глазок ладонью. Руку жгло, как огнем». Жена подняла руку, раскрыла пальцы и показала на центр ладони. Я всматривался, будто ожидал увидеть ожог. Но, конечно, там ничего не  было. «Что потом?» - спросил я. «Я убрала руку и осторожно заглянула». – «И что?» - «Мужчина не смотрел. - «А что он делал?» - «Его там не было. Лестничная площадка была абсолютно пуста. Никого». Я шумно выдохнул: «Вот что я тебе скажу. Не обращай внимания. Все это ерунда. Не бойся. Мало ли кто ходит и из озорства пялится в чужие дверные глазки». Жена покачала головой: «Он знал, что я там. Что я за дверью. Хотя я стояла тихо и не дышала. Он знал». «Глупости, - я вложил в слово всю бодрость, какая была. Но по спине поехал холодный сквознячок. – Ерунда. Это от нервов все. Повышенная чувствительность и все. Ничего он не знал. Ну заглянул и заглянул. Дурачился и ничего более». Жена молчала. Но  я видел: она думает по-другому. Она сказала: «Я боюсь, он вернется, пока тебя нет». – «Ну хорошо, останусь, если так хочешь». «Извини, - казала она, - только сегодня». Я переминался с ноги на ногу и сел прямо в прихожей, и прошло пять минут. Мне стало хотеться заглянуть в глазок. Я крепился. «Чего тут быть, - сказала жена, - пойдем на кухню». Она скрылась в дверях. Я быстро  встал, сделал два бесшумных прыжка к двери и заглянул в глазок. Я не узнал того, что открылось мне: вместо площадки был длинный коридор. Потом дошло оптика. Я что-то почувствовал. Обернулся. Поймал тревожный взгляд жены. «Ну?» - спросила она. «Никого», ответил я и выругался про себя.

На кухне жена сделала чай. Прошло полчаса. «Не будем больше смотреть в глазок», - сказал я. «Не будем, - отвечала жена. – Если он придет, пусть позвонит и скажет, что ему надо. До того как лечь спать, мы несколько раз смотрели в глазок. Мужчины не было. Утром я сказал: «Если он появится – звони  в полицию. Потом мне. Никому не открывай». Я несколько раз звонил с работы домой. Жена отвечала, что все в порядке. Вечером дома она выглядела спокойной и расслабленной. У меня отлегло на душе. «Ну, - сказал я, вот видишь, это просто какой-то шутник случайно забрел к нам в дом. Больше он не придет». «Он придет», - произнесла жена без тени беспокойства. «Что ты говоришь! – поразился я. – С чего ты взяла?» - «Сегодня он приходил несколько раз». На пять секунд я был парализован. Наконец закричал: «Как? И ты молчишь? Почему ты ничего не сказала? Ты звонила в полицию?» - «Нет». – «По­чему?» - «Потому что он хороший». Она улыбалась. Но так, будто чему-то внутри себя. Разом несколько страшных мыслей бросились мне в сердце. «Это абсурд, - сказал я. — Что ты несешь! Ты просто со­шла с ума!» «Как ты сказал?» — Она смо­трела в упор. Я смягчился: «Ладно, завтра я не пойду на работу, Проведу день с то­бой. Посмотрим, что происходит».

До полудня ничего не происходило. После еды жена пошла в свою комнату и принесла красную ткань, принялась раскладывать ее на столе. «Что ты делаешь?» - спросил я. «Хочу сшить платье». Я не постигал этого нового поворота. Глупо ляпнул: «Зачем тебе платье?» Жена до­стала ножницы и резала материю кругами. «Что ты делаешь?» — «Это будет особенное платье». Потом села. Задумалась. Пошла в ванную. Через минуту я услы­шал сдавленный крик. Еще один. Я под­летел к двери. Толкнул. Заперто. Чего только не пронеслось в мозгу! «Что с тобой?» — вопил я. Я разбежался, выбил дверь. «Господи! Что это?» Жена сидела на краю ванной. Запястье левой руки в крови. Кровь была на полу. Валялись ножницы.
Врач был сух: «Ваша жена больна. Ду­шевное расстройство. Нужен специальный уход».

ГЛАЗОК По словам В. Финогеева

Найдем на левой руке линию влияния (рис. 4 – желтый, л. судьбы - синий). Линия пересечена глубокой и длинной попе­речной (рис. 4 - оранжевый). Вместе они образуют большую крестообразную форму. По традиции данный узор реализует негативные влияния одновременно Сатурна и Луны, что рассматривается как некоторая предрасположенность к психическим расстройствам у партнера. Тем не менее, что­бы делать выводы о выраженной симпто­матике, необходимо поискать усиления картины в виде дубликатов вышеозначен­ных неблагоприятных планетных влияниях. Мы их отыщем. У нижнего истока л. влияния замечаем две фигуры, репрезентирующие влияния Сатурна (рис. 4 - красный, зеленый). На рисунке 4 представлены негативные влияния Луны верхнего истока, л. влияния  - система ромбовидных фигур (красный). Временная ценность линии влияния для женщин 80 лет. Поперечная линия пересекает л. влияния чуть ниже се­редины. Таким образом, душевного кризиса стоит ожидать, когда партнеру исполнится 35-37 лет.
Владимир Финогеев

Доля правды

 

Доля правды

Владимир Финогеев

«Есть дни, которые запоминаются больше других. Я был на работе. Вошла Вика, секретарь: «Разрешите, Иван Юрьевич?» Я кивнул. Она положила на стол запечатанный конверт. На лицевой стороне надпись: «Лично». «Вам, — сказала она, — лично». — «Вижу», — сказал я. Она вышла. Я вскрыл конверт. Оттуда выпал диск и записка. Она гласила: «Стоимость диска — пять тысяч долларов. В случае отказа он будет передан вашей жене. Вам позвонят». Я поставил диск на просмотр. На экране мужчина и женщина занимались любовью. Изображение было черно-белое, некачественное. Сыпался песок, бегали белые точки, иногда картина подергивалась и перерастала в мозаику. Я не очень понимал, к чему это. Но тут мужчина повернулся к камере, и я узнал собственное лицо. Я присвистнул. Картинка оборвалась. Вырубил видак. «Грубая, примитивная фальшивка!» Дверь отворилась, показалась Вика: «Вы что-то хотели, Иван Юрьевич?» Я помахал рукой: «Нет-нет, ничего». Она закрыла дверь. Видимо, не помня себя, я произнес это слишком громко. В гневе прошелся по кабинету, но внутри уже была какая-то досада, что-то поднималось, я не понимал что, и вдруг сердце екнуло. Остановился как вкопанный. «Неужели? — спросил я сам себя громко. И ответил: — Нет, не может быть. Это невозможно». Память подленько развернула предо мной воспоминания. В октябре я ездил в Париж, подписывать контракт. После трехдневных обсуждений договор был подписан. Я ужинал в отеле. Впереди были еще сутки. Пройдусь по городу, думал я. Я был расслаблен, весел. Вошла женщина. На ней было черное платье и красные туфли. Не плечах — меховая накидка. Она была ярко-рыжая. Ей было около тридцати. Красива, стройна... Она шла между столиков, копаясь в сумочке. Она прошла мимо, обдав меня ароматом ангела. Что-то стукнуло меня по ботинку. Я наклонился. Небольшая коробочка — красная с золотом. Я поднял — зажигалка. Встал, подошел к женщине. Ресторан был пуст, но она села рядом. Тогда я не придал этому такого значения. Значение зажигалки мне было ясно уже тогда, зажигалка не случайно вывалилась из ее сумочки, и то, что она села рядом, — все наталкивало на мысль: меня хотят «снять». Только теперь, вернувшись в реальность, начинавшую быть мучительной, я понял, в каком именно смысле снять. «Черт! Зачем я на это пошел. Ведь я знал, к чему идет, у меня было твердое намерение не делать ничего такого. Я был женат, я любил свою жену». Подал зажигалку. «Это ваша?» — спросил я по-французски. «Мерси», — сказала она сухо, явно не желая продолжения разговора. Я не был готов к такому повороту. Пожал плечами. Ответил: «Не стоит благодарности». Уже поворачивался, чтобы уйти, она вдруг подняла на меня глаза, синие, как грозовое небо, спросила: «Вы русский?» — «Да», — сказал я. «Садитесь, — сказала она, переходя на русский, лицо ее преображалось, — посидите со мной просто так. Поговорим. Обещайте, что не будете приставать». — «Обещаю». Мы заказали бутылку красного вина. «Понимаете, не с кем поговорить. Я тут уже десять лет. Замужем за французом. Живу в провинции. Муж ездит в Париж и изменяет мне тут». — «Откуда вы знаете, что изменяет?» — «Знаю», — махнула она рукой. Жест был так убедителен, что я не настаивал. Она сказала: «Я это чувствую. Не знаю как. Как я почувствовала, что вы русский? Спроси меня объяснить — не скажу. Приехала сюда, чтобы проследить за мужем». — «Для чего следить, если вы и так знаете». — «Всегда хочется убедиться». — «Ну и?» — «Ничего не получилось». — «Почему?» — «Я знала, где он остановился, — гостиница за углом. Но он там не появился, или я пропустила его, не могу же я торчать весь день у входа. В общем, глупая затея». Она взглянула на меня: «У

Доля правды Влидимир Финогеев

вас нет водки?» — «Есть». — «Хоть глоток настоящей русской водки». — «Она у меня в номере». — «Так пойдемте к вам. Только учтите, ничего такого». — «Хорошо». Мы шли по коридорам. Ее пошатывало, прижимаясь ко мне, она говорила, что в отличие от мужа всегда сохраняла верность. Я открыл дверь, она покачнулась и упала мне в руки. «Сколько вы весите?» — спросил я. — «Килограммов 55». «Никогда еще я не держал в руках столько верности», — сказал я. Она засмеялась с наслаждением. Губы наши встретились. До водки уже не дошло. Я очнулся, перестал топать по кабинету. Я думал о том, как кто-то мог проникнуть в номер и заснять нас на мобильник. Это мнилось невозможным. Тем не менее это произошло. Как, почему — тайна. Одновременно я прикидывал: платить или не платить? Платить нельзя, ибо не будет конца. Не заплатить, диск попадет к жене. Нет гарантии, что он не попадет, если заплатить. Что делать? Признаться жене и просить прощения? Нет, так я потеряю ее, но если не потеряю, лишусь чего-то очень важного в отношениях. Из-за ерунды, ничего не значащего эпизода. Причем я уже забыл подробности, я даже не помню, было ли мне хорошо с ней. Я только помню, что утром терзался чувством вины, переживал, мучился. Для чего тогда все это? Как глупо! И все равно придется сознаться, лучше она узнает от меня.

Скажу, как я люблю ее, как ценю, не могу без нее. Это правда. Позвонил домой. Возник серебряный, чистый голос жены: «Алле? Да, дорогой». — «Мне нужно сказать тебе что-то очень важное», — сказал я. Она встревожилась: «Что случилось?» — «Ничего не случилось, просто хочу что-то тебе сказать». — «Что?» — «Буду дома через час и скажу, хорошо?» — «Хорошо, милый, буду ждать». От ее голоса у меня защемило сердце. Боже мой! Боже мой, какой я кретин. Как ни противно, я посмотрел запись еще раз. Стал думать, почему мое лицо слишком ясное на фоне неясных тел? Что-то не то, какая-то лажа». Зазвонил мобильник. С тяжелым чувством я нажал кнопку: «Слушаю». — «Старик, ты как?» — «Мишка, ты?» — «Я. Ну чего, пять кусков приготовил?» — «Какие пять кусков?» — «Ты диск получил?» Что-то было в его голосе, никак не доходило что. «Это что, твоих рук дело? Где ты это взял, гад такой?» Мишка не выдержал и громоподобно заржал. Я слышал в трубке еще чей-то дружный хохот». Я начинал понимать, но не понимал до конца. Мишка умирал от смеха. Наконец он прохрипел, едва сдерживаясь, чтобы не заржать: «Ванюша, дорогой мой, с первым апреля тебя». — «Кто это придумал, кто это сделал?» — жестко спрашивал я, но волна счастья уже накатывала. «Костька — кто? — ты же знаешь. Он тебе любую виртуалку пришьет». Я рассмеялся: «Я с самого начала

знал, что это фальшивка. Я вас люблю, но вы все-таки порядочные гады». Жене я купил кольцо. «Ты знаешь, я тут неожиданно понял, как ты дорога мне». Она сияла. Я тоже».

Изображение на руке первоапрельской шутки впрямую нам пока не доступно. Но косвенное влияние можно отследить. На правой руке линия путешествия (рис. 4, оранжевый) продолжена в линию влияния (рис. 4, желтый). Линия отношений в браке поначалу слаба (рис. 4, розовый, л. жизни — зеленый), однако после случайной связи в поездке линия отношений явно усилилась (рис. 4, красный). Обладатель сообщил о всплеске влюбленности к собственной жене. Неизвестно, произошло ли бы это без довольно остренького розыгрыша.

 

Дополнительная информация

Яндекс.Метрика