Испарение выбора

Испарение выбора 09.12.2004
Ты обещал. что мы поедем В эти выходные». — «Мы не поедем в эти выходные». — «Почему?» — «Я занят». — «Чем?» — «Работой». — «Но ты же обещал». — «Ничего я не обещал». Вот это было больно. «Как же гак?! Ты сам творил». — «Ничего я не говорил Я говора i. если работа позволит, поедем. Вот что я говорил». — «Ничего подобного! Ты сказал, мы обязательно поедем, не в эти. так в следующие выходные. Два раза ты не смог, два раза и распаковывала чемоданы, сейчас уже в третий. Не стыдно обманывать0 Если не хочешь, так и скажи. И потом, кто тебе звонил и просил подозвать, видите ли. котика к телефону?» — «Я же объясни, I. это ошибка, какая-то дура набрала не тот номер». — «Да. Но когда я сняла трубку, она называла твое имя. Что ты на это скажешь?» — «Совпадение». — «Совпадение?! Она звонила и когда тебя не было. Да еше таким тоном, будто я ей мешаю. Я твоя, между прочим, жена». — «Это какая-то ненормальная», — «Вот я это ей и скажу». — «И скажи». — «И скажу». — «Скажи». — «И скажу; не волнуйся». — «А чего мне волноваться?» — «А еще я позвоню на фирму и узнаю, чем ты занят третий выходной подряд*. Муж побагровел, глаза напились кровью: «Я те позвоню!» — «Что это значит, как ты можешь так говорить?!» — «А ты что говоришь. ПОЗВОНЮ! Понимаешь, ты своими мозгами, что это как ведро дерьма на голову вылить. На меня как на идиота будут смотреть Это работа, въедешь ты. наконец, или нет. работа, сейчас так работают. А не можешь работать, пошел юн». Он кричат Я тоже, причем давно. Теперь к этому добавились слезы. Я выбежала из кухни. «Только и знаешь, что рыдать», — неслось вдогонку. В груди гора тяжести, ну так тяжело, просто не поднять. Как же все мерзко устроено. Ведь мы же любим, друг друга, а вместо любви говорим друг другу дурацкие слова. Ну почему так? Последняя часть фразы вырвалась вслух Я посмотрела вверх. Но никто не ответил. И так всегда: никакого ответа. Может, правда, это ошибка, девушка ошибаюсь камерам? Или ненормальная? Такие тоже бывают. Да, скорее всего это ошибка. Прошлась к окну, вернулась. Мы же любим друг друга. При этой мысли образовалась какая-то пугающая пустота в сердце. Огромное темное пустое помещение. А ведь бывало, когда он приходил с работы, сердце трепетало от счастья. Боже мой, как было хорошо. Сердце защемило от невозможной утраты прошлого. Слезы лились сами собой. Нет. надо успокоиться, что-то поделать, что? Я принялась выкладывать из чемодана аккуратно сложенные вещи: две рубашки, свитер, спальный гарнитур, купальник — как хателось на природу, гостиница в .лесу — просто рай. рассказываю подруга. И вот...
Я подошла к зеркалу. Красные глаза, припухшие веки. Никуда не годится. Я отправилась в душ Потом надела новый костюм, который мне шел: присланный жакет и юбка чуть выше кален. Когда-то мне казалось, грудь немного великовата для моей худенькой комплекции — вот глупая. Я вышла из дома. Поехала в центр. На Садовое кольцо. Там у меня есть одна знакомая, она парикмахер. Она сделай мне прическу; мы поболтали о том о сем, мне полепило. Обида отступила. Я вышла наружу. Светило солнце, летний ветерок обдувал колени. Широкая улица, красивые дома, пеших .людей было немного, молчаливое большинство прохожих плыло в реке машин. На фоне гула хорошо читался звук моих каблучков. На мгновение показалось: я иду не по улице, а куда-то и неизвестность, в будущее, хорошее и доброе.
Я завернула за угол, направляясь к метро. Вдруг сзади голос: «Девушка, подождите». Я остановилась и оглянулась. Быстрым шагом, переходящим в бег. почти бегом приближается мужчина. Невысокого роста с бородкой, хорошо одет. Черные брюки и кожаная куртка из дорогих «Погодите, стойте, — говорил он издали. — Разрешите пригласить вас на чашку кофе». Я покачала головой, скорее инстинктивно, чем осмысленно. Он. видимо, ехал в машине, увидел меня, выскочил И бежал за мной, иначе откуда ему взяться. Я возобновила шаг. Я не знакомлюсь на улицах. «Умоляю, только кофе». В этот момент на уровне груди вышла вспышка света, небольшая сфера желтого цвета. Это было как с первым мужем, только тогда вспышка была светлая и прозрачная. Теперь она желтая, но я знала, что это хорошо. Я уже знаю, что вижу ее только я. или, возможно, она происходит в моей голове, во всяком случае, это для меня. «Нет». — сказала я и пошла. Я все-таки не знакомлюсь на улицах. Он остановился растерянно, и лицо его выражало крайнее огорчение, даже муку: «Только кофе», повторил он почти шепотом, без всякой надежды. «Нет», — выговорила я. Но я уже менялась. Я еше шла. Но уже без прежней энергии уйти, о, если бы его ухо было более чутко, то он бы услышал, что в последнем «нет» не было прежней твердости и невозможности перемен. Каблучки не стучали, а медленно касались асфальта «Ну же, — мысленно просила я, — скажи это еше раз, только кофе, и я остановлюсь, повернусь. Я останусь». Я шла. ожидая икрами, спиной, затылком, кожей, кровотоком, желая услышать еше один раз — только кофе. Но он промолчал, не сказал ничего, я силилась подавить. поворот головы и посмотреть, что с ним. Я не удержалась, но лучше бы не смотреть, и вот я вижу: он удаляется неспешной походкой. Он уже далеко. И горчицей течет по душе несостоявшееся будущее. Упушено что-то важное. А может быть и главное. И теперь уже не вернуть, не начать сначала. Никогда Я иду и убеждаю себя: если не состоялось, значит, не должно состояться. И не могу убедить. Я говорю: ЭТО клокочет в груди жажда мести, это обида, это желание новизны. Но никак не побороть ощущения, что. согласись я на кофе, жизнь пошла бы иначе. Может, я пренебрегла тем. кто предназначен?»

Меж тем анализ хорологической картины показывает, что ничего не упущена Рядом с линией судьбы, но не касаясь ее, бежит линия влияния (рис. 4. оранжевый, л. судьбы — синий). Мы уже знаем, если линия не связывается с линией судьбы, отношения не перерастают фазы мимолетного знакомства. Для убедительности (невозможности близких отношений) линия влияния перечеркнута блоком (рис.4, красный). Напомним.,линия влияния выражает отдел программы развития, а не конкретное .лицо, с которым не состоятся отношения В будущем она будет воспроизводить похожие ситуации Потому предстоит еше несколько раз столкнуться с иллюзией, что упущены главные и единственные, «предназначенные» партнеры.
Владимир ФИНОГЕЕВ

Мать глянула в окно. Этого взгляда не догнать мне, не в синь ясную улетел он. За окном — что: липы перед носом, через улицу завод.
Бывший завод, купила его какая-то компания нефтяная, устроила офис себе. Но это видимое. А как в невидимое. Попасть? Я предложил: «Расскажи, как это было».
Мать поежилась, покачала головой, потек рассказ. «Я возвращалась домой на электричке. Погоди-ка, тогда электричек-то не было, — спохватилась она,
это до твоего рождения было. Тебя еще лет десять не предвиделось. Мне было двадцать шесть. Народу битком. Еле протиснулась в середину вагона. Да еще сумки в обеих руках. На какой-то станции вышла часть людей, я села с краешку. Сумки поставила на пол. Руки прямо гудят». — «А чего у тебя в сумках-то было?» — «К свекрови ездила, там вся родня мужа, братья, сестра. Они очень хорошие, любили меня, поддерживали. Отец-то твой к тому времени еще в без вести пропавших числился. Еще война
не закончилась, сорок четвертый год был. Две похоронки на отца-то пришло». — «Две?» — «Две». — «Ничего себе!» — «Я тебе так скажу: показали мне первую, а похоронки приходили на их адрес - брат побледнел, мать с сестрой плачут, а у меня даже сердце не дрогнуло: такая во мне уверенность, что жив он, не могу тебе объяснить. Они меня за бессердечную приняли. А им говорю: «Нет, не правда это, жив он. Вернется. И думать нечего. Не верю, что его убило, и все тут». Так я это твердо сказала, что у них слезы высохли, смотрят на меня в удивлении, будто у меня сведения какие, откуда-то. Потом еще одна похоронка пришла, я тем же словом им отвечаю: жив, не сомневайтесь, придет домой. Потом уж прислали извещение,
что без вести пропал. Ну и права я оказалась, вернулся отец. В плену был. Да,
то бишь, о чем мы?» — «Я тебя про сумки спросил». — «Ага, да. Продуктов мне с собой надавали, наложили полных две сумки: и картошки, и капусты, и моркови, тушенки, рыбы вяленной — это большие ценности. А на мне было полупальто из серо-черного плюша, облегало по фигуре. Сижу, значит, я в проходе. Вдруг сзади шум какой-то. Ругань. Выныривают два молодца с золотыми сами и чуть мне не на колени усаживаются. У одного колода карт выскочила, прикрикнул он хриплым голосом, мол, сыграем, граждане, время скоротаем. А другой меня прямо двигает к окну, а там еще три человека — теснота. Тут бабы зашумели, а преимущественно тетки сидели в зипунах, в платках пуховых, осенью дело было, один мужик-то всего с нами и был, тот отвернулся к окну, будто нет его. бабы давай в голос: куда прете, не играем в карты, давайте отсюда. А те не унимаются, знай, базланят, да сальности всякие отпускают. Лица противные, настоящие хари! Я тогда встаю, говорю тому, что меня в бок пихал: «Садись, а я уж постою». А он, представляешь, вскочил: «Ах ты какая!» И раз да как прижмется ко мне, поганец этакий. Оттолкнула я его. Сзади мужской голос раздался: «Эй, кончай к девушке приставать». Огрызнулся он, убрались они со своим товарищем. Я села». — «И что?» — «Да как бы ничего, едем дальше. Мне неприятно поначалу. Но ехать долго, и понемногу я о них забыла. Успокоилась». — «И больше ничего не происходило?» — «Ничего. Еду я, думаю о своем, о том, как комнату буду обживать, чего надо сделать в первую очередь. Я ведь чего к свекрови ездила: поделиться, что мне и маме наконец прописку дали. Месяц я порог обивала самого главного милицейского начальника. Нам не полагалось жить в Горьком». — «Почему?» — «Город был на военном положении, закрытый. А у нас с мамой предписание было в Киров. Мы из Сибири-то выехали, и в военкомате
мне как жене документы, но до Кирова. В Горький мы правдами и неправдами на паровозе с машинистом прибыли, за бутылку спирта уговорила я машиниста. Это что! Вот прописку получить — целое дело.
меня и ругает, и из кабинета гонит, а я опять. Через месяц не него сдали. Раскрыл дверь, вышел на порог, закричал секретарю: «Пропишите эту настырную, чтоб я ее здесь больше не видел». Прописали. Вот я с паспортами-то, показать поехала к родне. Да и денег хотела занять, чтобы купить комнатку в частном доме. Жить-то где-то надо. Прописали нас у Лиды, а у нее самой двое. Спать негде». — «Денег свекровь дала?» — «Дала». — «И что дальше?» — «наконец. приехали, выхожу из вагона, шагаю к трамвайной остановке. Уж стало темнеть. И туг раз — сзади грубая рука зажимает мне рот, а передо мной выросла черная фигура, рука его летит к моему воротнику, хватает и рвет мне пальто книзу. Треск — и вываливается у меня из-под пальто ридикюль. Он
ловит его и бежит, за ним другой, и скрылись. Я как молнией ушибленная, крикнуть не могу: голос пропал. Ведь там все: и паспорта, и книжка трудовая, и карточки, и деньги, которые на комнату дали. Что со мной сделалось, думала, умру от торя. Дышать нечем, сердце не бьется, но потом заревела, закричала: «Документы, документы верните!» Да где там. Подходит мужчина, тот, что у окна сидел, и говорит: «Вы знаете, они давно за вами следили, еще в поезде. Они через спинку сидели. Я заметил». Я было хмыкнул: «Вот спасибо ему, заметил. Есть же помощники на свете». Но мать не поддержала, лицо у нее было в красных пятнах, она будто была там, и в то же время. Губы у нее дрожали. Тогда я сказал: «Это были те самые, с картами?» «Нет, — сказала мать, — другие, первого я запомнила — не похож». Я об-нял мать: «Да ладно, не переживай так.
Пятьдесят лет прошло». Мать поплакала, ей стало легче. Она спросила недоуменно: «Как же они узнали, что у меня там деньги? Чуют они, что ли?» «Вряд ли, — сказал я, — все гораздо проще. Ты когда в поезде ехала, поди каждые пять минут проверяла, на месте ли сумка, рукой трогала — там ли? Вот и выдала себя». Глаза матери округлились: «А ведь, наверное, ты прав. Точно. Рукой ощупывала. Автоматически. Не замечая, что делаю. А я еще думала, как хорошо я спрятала, молодец какая, придумала под грудь замаскировать. А оно вон как: спрятал деньги - и мысли прячь».
Рассмотрим правую руку ниже поперечной линии, представляющей рождение (рис. 4 - желтый). Рядом с линией жизни находим линию отца (рис. 4 -синий, квадрат — красный). Она проходит через ряд квадратных фигур. Они обозначают плен, разные лагеря. Далее, к ульнарному краю (к ребру ладони), размещена линия матери. На ней есть крестообразная фигура — выражение нарушения системы самосохранения. Наличие нескольких выпячиваний (темные образования) говорит об ограблении (рис. 4 —л. матери зеленый, крест, фигура — красный).
Владимир ФИНОГЕЕВ