Брутто
- Подробности
- Категория: Блог группы "Статьи Владимира ФИНОГЕЕВА"
- Просмотров: 3935
Брутто
Я работала в универсальном магазине на Ленинском. К нам приходил постоянный покупатель такого спортивного вида. Ну, как борцы сумо, крупный был, огромный. У него была косичка черная. Черные смоляные волосы гладко назад зачесаны и собраны в косичку.
Все предлагал меня проводить после работы. А чего меня провожать, если мне пешком дойти десять минут.
К нам он приходил потому, что это был один из первых тогда коммерческих магазинчиков. Один предприниматель в универмаге арендовал помещение.
У него теперь большая фирма, магазин и рынок. Тогда это был магазинчик в магазине. Кто челночил, привозили туда свои шмотки. Аппаратуру, шмотки и так далее. Я сидела на комиссии. На приемке, как в комиссионном магазине. Было все. Кроме продуктов.
Все, что тогда было дефицитно: американские и английские сигареты, вино, техника, магнитофоны, импортная одежда. Всякая всячина, бижутерия, сервизы. Пуховики. Ну, что везли, тем и торговали. Однажды вечером этот покупатель приперся в магазин уже под закрытие, чего-то мы с ним разговорились: давай я тебя привезу, давай я тебя отвезу.
Видимо, хотел, чтобы я посмотрела на его машину. У него был «Фольксваген»-автомат, очень большой. Я говорю: раз у тебя есть машина, то давай съездим в одно место по одному делу.
Мы поехали в один центральный магазин, он допоздна работал, там у меня был маленький бизнес. Я сделала все, что мне нужно было, потом он довез меня до дома. Помог мне сумку поднять до квартиры.
Я говорю: «Спасибо, до свидания».
И здесь он сыграл. Схватился за сердце: «Чего-то мне плохо. У меня сердечный приступ». Я внутренне посмеиваюсь, не верю, слишком цветущий у него вид для сердечного приступа.
Открываю дверь: «Проходи, садись. Я сейчас «Скорую» вызову».
Он встрепенулся: «Не надо «Скорую». Сейчас пройдет. Я немного отлежусь и пойду».
Я сидела, ждала, ждала, пока он оклемается. Потом говорю: «Ну ладно, я тебе постелю на кухне, а утром ты отправишься». Ночь прошла мирно. Я у себя. Он на кухне. Утром я собираюсь на работу, спрашиваю: «Ну, ты как?»
«Нормально, — отвечает, — мне лучше, все прошло». И он ушел.
Через неделю захожу в подъезд, стоит он, ждет меня с какими-то шмотками. Выяснилось, это он ко мне переехал, принял такое решение. Я ему понравилась, он теперь знал, где я живу.
Правда, он так осторожненько сказал: «Можно я у тебя поживу некоторое время, сейчас пришлось отдать квартиру, как найду новую, перееду».
«Хорошо, — говорю, — раз такое дело, конечно». Он мне тоже понравился. Внешне был безобразен, потому что фигуры никакой не было, но обаяния чертовски много. У него был черный пояс, какой-то дан в чем-то, не помню. Силы был невероятной.
Раз подошел к холодильнику, поесть что-нибудь. Взялся за ручку холодильника, и ручка осталась у него в руке.
Попросила карниз подкрепить, у него карниз вырвался вместе с гвоздями. Очень мощный мужчина.
Он тогда уже занимался бизнесом, бурно развивался, быстро все росло. Это был первый мужчина, который открыл мне совершенно другую сторону жизни. Он подарил мне машину, купил бриллиантов, водил по ресторанам, дал мне водителя для машины.
Меня возил, ребенка, был в хороших отношениях с моим сыном. Учил его драться, на коньках кататься. В хоккей играть. Он сильный, достаточно интересный человек, он красиво ухаживал, мог любого разговорить, душа компании.
Когда деньги были, вокруг столько людей вилось. В общем, поначалу все было хорошо, и года полтора мы прожили замечательно, но потом все у него повалилось. Видимо, надо было делиться с какими-то людьми, а он с кем-то делился, а с кем-то не делился. Началась охота. Было страшно. Охрана жила в доме. Круглосуточно. Ребенок ходил с охраной, я ходила с охраной.
Я думала, на хрен мне эти шубы, зачем мне нужны эти машины, эти бриллианты! Я хочу спокойно спать и совершенно нормально ходить, как все люди. Я настолько устала от этой сложной и опасной жизни, мне хотелось, чтобы все это кончилось, чтобы я ничего не знала, чтобы никаких охранников в доме не было, чтобы я наконец вздохнула без этого изнуряющего страха, этой тревоги бесконечной.
Этих страшных ночей, когда каждый шорох будто выстрел. Сны какие-то сумасшедшие, с пустыми коридорами, со звуком шагов за спиной, оглядываешься — длинный коридор, уходящий в темноту, и жуть захлестывает сердце.
И еще он ликвидировал все свои фотографии, где он один, с нами, с друзьями, он все-все ликвидировал. Он все сжег. Он снял в пансионате целое крыло. Ребенок там находился летом с охранниками, я туда приезжала, когда у меня было свободное время.
Он привез ящики с документами, фотографиями, я присутствовала при том, как он это уничтожал. Я никогда его ни о чем не спрашивала, это ему и нравилось.
Я чувствовала, что что-то должно произойти. Когда такие огромные деньги, рядом с этими огромными деньгами всегда ходят черные люди. Он сам чувствовал наверняка. Я боялась за жизнь ребенка, свою жизнь, за его жизнь. Ну, и чего боялась, то и случилось.
Вызвали его на какую-то встречу, стрелку, и убили. Я ничего не знала, куда он ушел, кто с ним встречался. В ту ночь он не пришел домой. У него с собой был мобильный телефон, огромный такой, как аккумулятор, тогда они только появлялись и стоили целое состояние.
Я всегда могла ему позвонить, его водитель поднимал трубку. Но в этот вечер никто не поднимал трубку, я думала, может, у них переговоры какие. Он не пришел и на следующий день. Через день мне позвонил наш общий приятель, сказал, что в газете была напечатана информация и фотография.
Тем, кто опознает, просьба позвонить по таким-то телефонам. Был найден труп с огнестрельным ранением возле ресторана некоего. Я знала этот ресторан, мы с ним туда ходили. Первой была мысль, что это он подстроил специально, чтобы исчезнуть. На какое-то время. Он не раз говорил, что ему нужно уехать, но как только будет возможность, когда мы все будем вне опасности, он объявится. Что, может быть, будут приходить какие-то люди и спрашивать, я должна говорить, что ничего не знаю, куда он уехал, на сколько уехал.
Уехал в командировку, и все. Но он не успел уехать. Ребята ездили на опознание, я не поехала. Не могла. Это очень страшно. Но потом исчезли охранники, ничего не происходило, нас никто не трогал, и страх кончился».
На линии влияния, которая выходит за пределы линии жизни (рис. 4, линия влияния — желтый, линия жизни — зеленый), что само по себе уже тревожный показатель: партнер уходит.
Он может просто уйти из жизни партнера, но может уйти сложно и фундаментально — умереть. Насильственная смерть в данном случае дана комбинацией прямоугольника и треугольника (рис. 4, красный).
Владимир ФИНОГЕЕВ
Искушение и наказание
- Подробности
- Категория: Блог группы "Статьи Владимира ФИНОГЕЕВА"
- Просмотров: 3935
Искушение и наказание
«Я работал в своем кабинете. Слева от меня — окно, справа — дверь. Передо мной шкафы, поставленные буквой «П», так что образовывался небольшой закуток. Там стоял узкий столик и стул. На столе чайник, банка кофе, заварной чайник, чайные чашки. Было начало лета 1967 года. В кабинете душно. Окно приоткрыто, сквозь щель льет свежий воздух. Я снял китель, повесил на спинку стула и продолжал изучать материалы дела, которое мне поручили. Из окна потянуло жасмином, я поднял голову. За окном яркое солнце, синее небо. Я вдохнул поглубже и устремил глаза на бумагу. Стук в дверь. «Войдите». Вошла Надя, вольнонаемная: «Андрей Палыч, я положу в шкаф документы?» Я кивнул: «Хорошо». Мельком взглянул на девушку и опять к бумагам. Я был три года женат и любил свою жену. Надя зашла в закуток, я потерял ее из виду. Через минуту-две я услышал цоканье каблучков. Звук был новый, казалось, я не слышал его до этого. Я посмотрел на ее ноги, они были обуты в черные туфли на высоком каблуке. Я поднял взгляд и увидел, что она совершенно голая. Нет, сначала я увидел, что она обнажена, и уж потом опустил взгляд на туфли. Она смотрела мне прямо в глаза и улыбалась. Я вскочил из-за стола, с него что-то посыпалось, но я этого не заметил. «Пожалуйста, оденьтесь и выйдите из кабинета», — сказал я, не узнавая своего голоса. Она стояла не двигаясь. «Немедленно», — теперь уже с металлом произнес я. Она усмехнулась. Скрылась за шкафом. Я отошел к окну и стоял не оборачиваясь. Смотрел на деревья и большие кусты, покрытые белыми цветами. Я слышал шуршание одежды, потом каблучки, потом хлопнула дверь. Я выдохнул. Достал платок, промокнул лоб. Рубашка взмокла. Вернулся к столу, подобрал с пола бумаги, сел и стал читать. Вместо букв и фотографий перед глазами стояла девушка. Свет из окна освещал ее. Густые волосы до плеч, черные глаза, шея в блестящем сиянии, матовая грудь... Усилием воли я остановил перечень. Резко взмахнул рукой, пытаясь жестом отогнать навязчивый образ. Но его будто каленым железом выжгли в душе. Я отодвинул стул, зашагал по комнате: «Черт! Черт! Черт!» Продолжал ходить, стараясь обходить то место, где она стояла. Мнилось, именно там запах жасмина был особенно резким. Дома я набросился на жену, как голодный зверь. «Что с тобой?» — смеялась она. «Я люблю тебя». Она смеялась счастливым смехом. Мы с женой любили друг друга со школы, учились вместе. Потом она ждала меня из армии. Я поступил на юридический. Потом поженились. Родилась девочка. Меня пригласили в розыск, энергия из меня перла, я быстро продвигался, честолюбивые планы переполняли меня. Я сжимал жену в объятиях, ощущая огромную нежность. Соломенные волосы, голубые глаза — как все это дорого мне. Мне полегчало. Утром я шел на работу вполне нормальным человеком. Первые несколько дней я избегал Нади. Если она показывалась в коридоре, я входил в первый попавшийся кабинет. Но судьбе было угодно столкнуть нас на лестнице нос к носу. Мы не могли разойтись: она вправо — и я вправо, она влево — и я туда же. «Как много скрывает одежда», — думал я, глядя на нее. Никогда бы не подумал, что она такая. Мне нестерпимо захотелось увидеть ее такой еще раз, сравнить, убедиться, что она не переменилась с тех пор и то, что я вижу в одежде, соответствует тому, что я видел без. Часть души протестовала против такой мысли. Я ускорил шаги, протесты становились все слабее, пока не исчезли. Через полчаса Надя вошла в мой кабинет. В руках у нее была синяя папка. «Можно?» — спросила она, показывая на папку, но за этим чувствовалось совершенно другое. «Да», — сказал я, и сердце сильно билось. Она скрылась за шкафом. Я стоял у окна, обернулся, и вот — Надя стоит в сияющей белизне
своего тела. Я подошел к двери и повернул ключ на два оборота.
После я думал, это всего лишь эпизод, но за одним эпизодом последовал другой, третий, и с каждой новой встречей, от которой я был не в силах отказаться, я с ужасом чувствовал, как тает свобода. Наступил самый жесткий период моей жизни. Чудовищная двойственность, угрызения совести, любовь к жене и страсть к Наде разрывали душу. Надя забеременела. Вся история открылась. Начальник вызвал к себе: «Ты знаешь, чья она дочь?» — «Знаю». Надя была дочерью второго секретаря обкома. «Выбирай: либо проблемы, либо ты женишься на Наде». — «Я женат». — «Так разведись, иначе тебя сгноят. Понял? Мать твою!» Объяснение с женой было страшным. Жена плакала, потом сказала: «Оставайся, я пойму и прощу. Не женись без любви. Ты сам знаешь, насильно мил не будешь». Но я сказал «нет» и женился на Наде. Квартиру мне дали, но карьеру, о которой мечтал, не успел сделать. Однажды я был послан в командировку. Вернувшись, застал Надю с любовником. К этому моменту я уже потихоньку начинал ненавидеть Надю. Страсть моя была утолена, а любви не возникло. Ее измена принесла мне освобождение. Я открыл дверь и сказал: «Уходите оба». И они ушли. Все эти три года, что я жил с Надей, я продолжал любить свою первую жену. Первое время мы часто встречались в городе, случайно — как магнитом притягивало. Обоих после лихорадило. Потом все реже сталкивались. Она устала ждать и вышла замуж. Путь назад был закрыт. В итоге квартира досталась Наде, а я уехал из города с одним чемоданчиком. До сих пор боль этого падения жжет сердце».
На левой руке из складки основания большого пальца исходит короткая линия с вилочкой на конце (рис. 4, красный). Трактовка: разрушение первого брака из-за неблаговидного поступка обладателя руки. В данном случае мы констатируем диагностическую ценность рисунка, установленную замечательным ученым, врачом, к. м. н. Д. Стояновским в его исследовании, посвященном практической дерматоглифике.
Иллюзорный остаток
- Подробности
- Категория: Блог группы "Статьи Владимира ФИНОГЕЕВА"
- Просмотров: 3936
Иллюзорный остаток.
«Надо же, совершенно не испытываю тяги к оружию. Во всяком случае, ничего патологического». Мать смотрела непонимающе: «А почему ты должен испытывать тягу?» — «Ну как же? Ты сама рассказывала». — «Что я рассказывала?» — «Во мне тогда было шестьдесят сантиметров роста и полпуда весу. Помнишь, чтобы покормить меня, ты забиралась в оружейный шкаф». Мать рассмеялась: «Помню, как не помнить. Жили тесно. Казарма, солдаты, поневоле спрячешься. Тогда прятались. Не то, что сейчас». «Я и говорю — кругом предметы настоящей мужской работы: автоматы, карабины, гранаты». «Да какое там, — мать рассмеялась опять, — шкаф пустой был». «Да? — я почесал затылок. — Все равно когда-то они там стояли и потом — запах ружейного масла. Нет, нет, должен был впитать с молоком матери. А почему-то не впитал».
Я отошел к окну. На площади, вытянув руку, стоял высокий человек. Из камня. Рука длиннее, чем нужно. Дабы подчеркнуть важность пути, направление которого указывала рука. Теперь выяснилось: это был памятник. Просто памятник, а не указатель. За исполинской фигурой открывалась набережная, за ней — река. Высокий противоположный берег. Слева белеют строгие здания монастыря.
Я вернулся к столу. Мать пила чай. Я сел: «Не знаю, утром вспомнился кусочек детства. Будто увидел. Прокрутилось в голове, как в кино. Отец застегивает пуговицу у горла. Оправляет ремень с кобурой. Вытаскивает пистолет. Чем-то щелкает. Я в это время лежу за порогом, подглядываю. Играю в шпионов. Прячусь от отца. Отец выходит, поправляет на ходу фуражку. Потом как по волшебству переношусь в казарму. Солдаты моют пол. Я мешаюсь под ногами. Со мной обходятся терпеливо: все-таки сын начальника. И тут же вижу себя в каком-то корыте. Корыто волоком тащится по земле. Оно привязано к сизому дыму. В корыте полно народу. Жирная, хлюпающая глина по краям корыта». «Да ты все спутал».
— «Нет, подожди, сейчас. Мы скользим в корыте по жидкой грязи. Это я хорошо помню. Я реву. Вокруг меня черный колючий вихрь. Я в черном облаке. Лицо горит от боли. Мне жутко и страшно». «Да это комары», — удивляется мать моему виденью. Я поднимаю палец, боясь сбиться: «Погоди, погоди, я помню. Навстречу по дороге шла высоченная баба, у нее не было головы. Вместо — на плечах стоял белый самовар. А за спиной — метла. На нее набросились, сняли с нее самовар, он смялся, а у бабы образовалась голова с черной бородой. Самовар надели мне на голову. Я стал задыхаться и заорал во все горло от ужаса». «Господи! — воскликнула мать. — Чего ты напридумывал. Это мужик ехал на лошади. Бесконвойник. За спиной у него был карабин. А на голове накомарник из белой марли. Его остановили, сняли накомарник, надели на тебя. А ты — орать. Ты был кроха совсем — ничего не смыслил». «Да как же, я все помню!» — «Ничего себе, помнит он! Ты все смешал. Из разных мест. Корыто действительно было. Так мы добирались до места в тайге, где лагерь располагался. Отец был туда назначен начальником колонии. Весной и осенью ни на чем не проехать. Большое металлическое корыто привязывалось к трактору. В корыте — скамейки, человек пятнадцать помещалось. Ехали часов пять. Взрослые едва выдерживали, где уж детям». «Потом, смотри, это мне все сегодня утром припомнилось. После корыта опять казарма, где полы моют солдаты. Голые руки по локоть. Палки с темными тряпками. Потом вдруг страшный шум. Барабанная дробь. Беготня. Солдаты раскатывают рукава. Бегут к зеленому ящику. Достают ружья. Сверкают клинки. Я бегу за ними, пытаюсь схватить ружье. Мне не дают. Я ругаюсь на это чрезвычайно. Все выбегают на улицу. Бегут к воротам. Ворота открываются. Справа и слева от ворот забор — аж до самого неба. Я хватаю палку — это мое ружье — и бегу за всеми к зеленым воротам. Тут у меня с ноги соскакивает тапка. Я останавливаюсь, роюсь кругом, ищу — не нахожу. Думаю: фиг с ней! Бегу в одной тапке, помню, как шелковая пыль просачивается меж пальцев. Натыкаюсь на закрытые ворота. Закрыл их солдат. Я набрасываюсь на него, требую открыть, пропустить меня. Угрожаю. Сержусь. Наставляю на него палку. Ничего не помогает. Он непреклонен. Потом тут же вижу отца. Его, поддерживая, ведут солдаты. Одежда свисает белыми клочьями, лицо в крови, фуражки нет. Вот что я помню». «Ты смотри, — мать поднимает брови, — не думала, что ты помнишь. Бунт у нас случился в колонии. Одного вора в законе приказано было в изолятор за провинности поместить. А зэки давай его прятать. Ну, отец и отправился на зону. Стал разбираться. Там на них напала целая группа! Даже пистолет не успел вытащить. С ним было двое всего. Отбивались, да силы неравные. Часовой с вышки увидел, дал очередь. Охранную роту подняли по тревоге. А ты, значит, за ними увязался?!» — «Ну как же, на помощь батяне спешил». Я посмотрел ей в глаза: «Сильно их побили?» Мать сжала руки: «Да, серьезно. Если бы не подоспели солдаты, бог знает, что было бы».
Я отошел к окну. По реке против течения плыл серый буксир. Я спросил, не поворачиваясь: «А накомарник, значит, просто отобрали у мужика?» Мать вздохнула: «Время было такое».
Над линией Рождения обладателя (рис. 3—4, желтый) наблюдается большое прямоугольное образование (рис. 4, красный).
Первые детские годы прошли в некотором смысле с ограничением свободы.
Ребенок жил в глухих местах при лагерях, поскольку отец назначался их начальником.
Линия матери проходит сквозь прямоугольную фигуру (рис. 4, синий).
Жизнь в зоне жизни
- Подробности
- Категория: Блог группы "Статьи Владимира ФИНОГЕЕВА"
- Просмотров: 3935
Жизнь в зоне жизни.
«Познакомились с будущим мужем за полгода до войны, Великой, Отечественной.
Сегодня уже надо добавить, а раньше было понятно, какой войны. За три месяца поженились. За месяц выехали в летние лагеря - он был военным, мы жили в военном городке под Москвой. Нам дали домик, маленький, продуваемый, летний, но нас тогда это не волновало - главное вместе и без соседей.
Сразу, как по радио пришло сообщение, он собрался и ушел. Вернулся ночью. Сказал: «Завтра - на фронт».
Утром рано взял вещмешок, мы простились, и он вышел. Мне казалось ненадолго. Думалось, скоро увижу. И он так считал, не надолго, мол, ждать. Сижу дома, объявляют, чтобы не выключали радио, потому, что будут сообщать, что делать. Через полчаса, может, девчата - офицерские жены - целой толпой ввалились в комнату. Мы давай друг другу рассказывать, кто что знал. Потом Зина, она отчаянная была, говорит: «Побежали, мужей проводим», хотя нам это запретили. Мы со всех ног под командованием Зинки несемся к месту, откуда их отправляли. Там оцепление из солдат - не пускают. Мы в обход, через песок пробрались и - к машинам. Нашла я своего Колю, но стал делать знаки, чтобы, мол, не подходила. По лицу догадываюсь, неудобно ему, что жена приказ нарушает. Молодые были, глупые, а он только первое звание получил. Стою поодаль.
Сели они в машины, повезли их, сердце екнуло, что как не вернется, хотя до этой минуты чувствовала, что не могут его убить. Слезы текут, ничего не могу с собой сделать. Тут другие бабоньки появились, все ревут.
Через месяц получила от него весточку. Потом нет и нет от него писем. Полгода проходит. Ничего не знаю, где он, что с ним. Вдруг извещение - пропал без вести. Я спокойно это приняла, но в груди все задрожало. Потом приходит похоронка, мол, убит, пал в бою таком-то. Я не верю. Разрываю на мелкие кусочки в ведро. Прилепилась к тому, что без вести пропал, а значит - жив. Приходит еще одна похоронка. Я ее туда же. Больше не приходило.
Война закончилась. Победа! Радости было! Мужья возвращаются. Моего нет. А до этого, после похоронок ко мне стали свататься, и родня - подруг то не было, всех эвакуация разметала - настаивала: выходи, мол, замуж. Но я говорю: «Нет, жив». «Какое жив! - кричат. - после двух похоронок-то?» - А я говорю: «Нет, не выйду замуж».
Вдруг письмо в ноябре 45-го от мужа. Пишет, что был в плену. А теперь в каком-то лагере. Я собралась - и туда. Отпустили его, и мы вместе вернулись домой. Стали жить, работать. Однажды приехали за ним ночью и забрали. Передать не могу, что со мной сделалось. Наутро вернулся, говорит: «Просто проверка, бывших пленных проверяют» Так еще пару раз было. Как-то забрали, а наутро он не пришел. Я - в органы. Что, как, где? Мне следователь говорит, мол, засудят его, как врага народа, но потом наклонился ко мне и говорит тихо: «Делу можно помочь» и глаза делает многозначительные. Я поняла и понеслась за деньгами. Не домой - дома денег нет. Собрала по знакомым триста рублей. И назад. Вхожу, кладу сверток следователю на стол. Тот развернул, посмотрел, вызвал милиционера и говорит: «Арестовать ее, она мне взятку предлагает». Меня в камеру. А к этому времени муж мой, оказывается, давно дома был и меня поджидал. Его отпустили. А я в тюрьме. Нашли мне адвоката. Та говорит: «Этот следователь никогда меньше тысячи не берет, а ты ему триста. Вот он и завел дело. Ну, если он такой подлый, то и ты ни в чем не признавайся, говори: деньги для мужа несла, и на обертке, мол, было написано: «передать мужу» и фамилия».
Суд оправдал меня. Вернулась домой. С тех пор никогда с мужем не разлучались. Прожили тридцать девять лет вместе».
По индийским наблюдениям, если линия здоровья соединяется с линией привязанности или, иначе, линией Брака, то отношения, связь с мужем (или женой, если рука мужская) являются для данного лица самой важной, самой ценной, самой дорогой частью жизни.
Такой, как само здоровье.
Вилка с мощной восходящей ветвью свидетельствует о будущем вдовстве и отказе от самой мысли нового замужества.
Однако толкование не является однозначным.
При других показателях, например дефектных или отсутствующих линиях влияния в зоне Венеры, которые выражают стабильность связи, или других указаний на несчастливый брак, данный рисунок трактуется как:
а) хотя брак не состоялся, жена не может уйти от мужа, в силу того, что ее материальный статус полностью зависит от мужа.
Или она думает, что зависит.
Если это мужская рука, то он не оставляет жену из-за карьерных или профессиональных интересов, хотя материальные соображения тоже могут иметь место;
б) партнер может стать причиной или толчком к началу каких-то заболеваний у обладателя знака;
в) страсть к партнеру так велика, что может заболеть от любви.
Если сердце верит
- Подробности
- Категория: Блог группы "Статьи Владимира ФИНОГЕЕВА"
- Просмотров: 3936
Если сердце верит |
Я вышла замуж на-кануне Великой Отечественной войны за пейтенанта. В июне 41 -го эн ушел на фронт. Через месяц пришло единственное письмо. А потом принесли похоронку. Я взяла эе в руки, держу, читаю. Фамилия, имя, отчество — все совпадает. Но не верю. «Неправда, — говорю, — не могли его убить». Порвала и выбросила бумагу. Соседки на меня смотрят и с жалостью, и с испугом. Думают, что рассудок у меня помутился. Вскоре пришла повторная похоронка. Поначалу как иглой пронзило, но чувствую, сердце будто говорит мне: жив он, жив! Всю войну и еще год после не было о нем никаких известий. Потом, в 1946 году, получаю письмо. Пишет мне мой муж, что попал в плен, был угнан в Германию, там по лагерям маялся. Потом освободили их в 1945-м, и его переправили в лагерь для военнопленных под Воронежем. Написано сухо, никаких деталей. Но тогда слова лишнего не скажи. Все это знали. Собралась я, достала спирту, взяла два отреза материала, колбасы домашней и отправилась в путь. Приехала, разузнала все. Всех пленных проверяли, иных отправляли в Сибирь, иных расстреливали, некоторых отпускали. Муж мой себя никогда не умел защитить. Только о других пекся. Надо было его спасать. Я к одному начальнику, к другому, рассказываю, прошу, плачу. В общем, в конце концов выменяла мужа на спирт, материал и колбасу. |