Хиромантия и Магия руки

Харуки Мураками. Страна Чудес без тормозов, и Конец Света. Главы 7 - 13

• 
• 

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Smile

Просмотров: 4213

7

СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ
Череп. Лорен Баколл. Библиотека

Вернуться я решил на такси. Выйдя из небоскреба, я утонул в густой
толпе: день заканчивался, и тысячи людей ехали с работы домой. Вдобавок, как
назло, моросил мелкий дождик, так что поймать машину удалось не сразу.
Впрочем, для меня и обычно ловить такси - занятие муторное. Из
соображений безопасности я всегда пропускаю две первые машины и сажусь
только в третью. Поговаривают, будто у кракеров есть несколько фальшивых
такси, на которых они подкарауливают иногда конверторов после работы и
увозят неизвестно куда. Может, это лишь слухи. Лично я таких случаев не
знаю. Но береженного бог бережет.

 

 

Поэтому я стараюсь ездить на метро или автобусом. Однако на этот раз я
буквально засыпал на ходу от усталости, да и перспектива вымокнуть под
дождем, а потом трястись в вагонной или автобусной давке, сводила меня с
ума, и потому я решил: пусть и потрачу время, но поймаю такси.
В машине я то и дело проваливался в забытье, но всякий раз отчаянным
усилием брал себя в руки. Только не здесь, твердил я себе.Вернись домой,
доползи до постели - там и спи сколько влезет. Заснуть в такси сейчас было
бы слишком опасно.
Чтобы не заснуть, я сосредоточился на бейсбольном матче, который
передавали по радио. За бейсболом я никогда не следил, а потому решил болеть
за ту команду, которая в данный момент нападала . "Наши" проигрывали - 3:1.
Вскоре они послали мяч со второй базы, но питчер споткнулся, упал, не
добежав до третьей, и счет стал 4:1. Комментатор тут же обозвал игру
бездарной, и я полностью с ним согласился. Всякий может споткнуться
впопыхах; но между базами в разгаре бейсбольного матча - это уж слишком!
Когда такси подрулило к моему дому, счет был по-прежнему 4:1. Я взял
себя в руки, зажал под мышкой коробку и вылез из машины. Дождь почти
перестал.
В почтовом ящике было пусто. Как и на автоответчике. Похоже, ни у кого
на свете не было ко мне никаких вопросов. Ну и слава богу. Мне сейчас тоже
ни до кого. Я достал из холодильника лед, налил в огромный бокал побольше
виски и добавил в виски со льдом немного содовой. Затем разделся, лег в
кровать и, опершись о подушку, стал пить из бокала маленькими глотками. Я
чувствовал, что вот-вот потеряю сознание, но был доволен прожитым днем.
Больше всего я люблю эти спокойные минуты в постели. Забраться под одеяло,
потягивать виски и читать книгу под негромкую музыку. Все равно, что
любоваться красивым закатом или дышать свежим воздухом перед сном.
Я проглотил уже половину виски, когда зазвонил телефон. Аппарат стоял
на круглом столике в паре метров от кровати. Вылезать из уютной постели не
хотелось; я просто лежал, уставившись на телефон, и слушал, как он
надрывается. Раздалось то ли тринадцать, то ли четырнадцать звонков, но я не
шелохнулся. В каком-нибудь старом мультфильме телефон бы при этом трясся от
каждой трели, как эпилептик. Но в жизни, конечно, так не бывает. Он просто
звенел на столике, совершенно неподвижный, и никак не хотел умолкать.
Рядом лежали нож, кошелек и загадочный подарок в коробке из-под шляпы.
Я подумал, что неплохо бы заглянуть в коробку прямо сейчас. Может, там
скоропортящиеся продукты, которые нужно держать в холодильнике? Или что-то
живое? Или настолько важное, что изменит все мои дальнейшие планы?
Но для перестройки жизненных планов я слишком устал. А потому дождался,
когда телефон замолчит, залпом допил виски, погасил ночник у подушки и
закрыл глаза. Густые черные сети опутали все тело и потащили куда-то вниз.
"А, пропади оно пропадом, - подумал я напоследок. - Мне-то что?"

x x x


Когда я проснулся, за окном висели бледные сумерки. Часы показывали
шесть пятнадцать, но я не мог разобрать, утра или вечера. Надев штаны, я
высунулся на лестничную клетку и взглянул на коврик у соседской двери. Там
валялась газета, свежий утренний выпуск - значит, сейчас утро. Вот,
оказывается, как полезны бывают газеты. Может, и мне на что-нибудь
подписаться?
Стало быть, я проспал часов десять. Выспался плохо и вполне мог бы
снова завалиться в постель, благо никаких дел на сегодня не было, - но
передумал. Все-таки вставать вместе с солнцем - редкое удовольствие, и если
такое случается, его уже трудно на что-нибудь променять.
Я принял душ и побрился. Минут двадцать, как обычно, делал зарядку.
Позавтракал чем бог послал. В холодильнике - шаром покати, пора пополнять
запасы. Я уселся за стол на кухне и, потягивая апельсиновый сок, набросал,
что нужно купить. Одной странички из блокнота не хватило, и я вырвал другую.
Супермаркеты в такую рань еще не работают. Пообедаю где-нибудь в городе и
там же куплю продукты.
Я вывалил в стиральную машину грязную одежду из корзины и принялся
отмывать под краном замызганные кроссовки - и тут вспомнил о загадочном
подарке старика. Отложив недомытую кроссовку, я вытер кухонным полотенцем
руки, прошел в спальню и взял коробку со стола. И снова удивился, какая она
легкая. До странного, до неприятного. Что-то не сходится, чувствовал я.
Что-то не так. Это мне говорило профессиональным чутье, которому не нужны
конкретные факты и доказательства.
Я огляделся. В комнате было неестественно тихо, будто отключили все
звуки. Я кашлянул - прозвучало вполне нормально. Постучал рукояткой ножа по
столу. Тук-тук. Обычный стук железа о дерево. Видимо, такая фобия. Поживешь
хоть немного с отключенным звуком - и в любой тишине начинаешь искать
черт-те что.
Я распахнул окно на балкон. И вздохнул с облегчением: комната
наполнилась шумом машин и щебетом птиц. Так-то лучше. Эволюция эволюцией, а
мир не может существовать без звуков разной громкости и происхождения.
Раскрыв нож, я взрезал скотч по краям коробки, стараясь не повредить
содержимого. И увидел плотный слой мятых газет. Разгладил две-три, пробежал
глазами по тексту. Ничего особенного - обычные газеты месячной давности. Я
принес из кухни пластиковый пакет для мусора и сунул газеты туда. Все до
одной - "Емиури". Недели за две.

* "Ёмиури" (букв. "Чтиво на продажу", яп.) - одна из самых "расхожих"
газет Японии.

Под газетами до самого дна коробка была наполнена, точно попкорном,
пенопластовыми хлопьями размером с детский мизинец: такие используют для
упаковки хрупкого багажа.
Я погрузил ладони в белое крошево, зачерпнул побольше и тоже отправил в
мусор. Не знаю, что там за подарок, но времени он отнял будь здоров.
Вычерпав с полкоробки проклятого попкорна, я наткнулся на сверток, обернутый
очередной порцией газет.
Почувствовав, что сатанею, я сходил на кухню, достал из холодильника
колу, вернулся в спальню и, усевшись на кровать, не спеша выпил всю банку .
От нечего делать почистил ножом заусенцы на ногтях. Небольшая птица с черной
грудкой, впорхнув на балкон, собирала хлебные крошки, постукивая клювом о
стол. Обычное мирное утро.
Наконец я взял себя в руки, встал, подошел к столу и осторожно извлек
из коробки сверток. Обмотанный поверх газет скотчем, он походил на некий
объект абстрактного искусства, вроде продолговатого арбуза. И - почти ничего
не весил.
Я убрал коробку и нож, положил сверток на стол и, аккуратно отлепив
скотч, развернул газеты.
Передо мною стоял череп какого-то животного.
Час от часу не легче. Неужели старик совсем сбрендил и решил, что я
обрадуюсь, получив в подарок звериный череп? Что ни говори, а у тех, кто
дарит такие подарочки, явно проблемы с психикой.
Формой череп походил на лошадиный, но размерами уступал. Как бы там ни
было, этот череп - насколько я смыслю в зоологии - когда-то принадлежал
травоядному млекопитающему, не очень большому, с копытами и длинной мордой.
Я перебрал в памяти подобных существ: олень, козел, баран, осел, антилопа,
серна... И еще несколько - не помню, как называются.
Для начала я поставил череп на телевизор. Не очень приятное зрелище,
что уж говорить, но больше класть некуда. Конечно, будь я Хемингуэй,
наверное, поместил бы его на каминную полку рядом с рогами оленя. Но в моей
квартирке нет никакого камина. Ни камина, ни серванта, ни даже стойки для
обуви. Единственное место для хранения звериных черепов в моем доме -
телевизор.
Выбросив остатки попкорна, на самом дне коробки я обнаружил еще один
газетный сверток - на этот раз совсем небольшой. Развернул его, и в руках у
меня оказались щипцы. Такие же стальные щипчики для камина, которыми старик
извлекал звуки из черепов в лаборатории.
С полминуты я стоял, разглядывая эту штуковину. В отличие от черепа,
она ощутимо оттягивала ладонь, а своим внушительным видом напоминала
дирижерскую палочку из слоновой кости, которой Фуртвенглер управлялся с
оркестром Берлинской филармонии.

* Вильгельм Фуртвенглер (1886 - 1954) - немецкий композитор и один из
самых выдающихся дирижеров ХХ века. До 1934 г. - директор Немецкой
государственной оперы, в 1952 г. пожизненно избран дирижером Берлинского
филармонического оркестра.

Со щипцами в руке я подошел к телевизору и на пробу легонько стукнул
ими по черепу в районе лба. "Кон-н-н", - загудело в ответ. Точно большая
собака грустно вздохнула с закрытой пастью. Откровенно говоря, я ожидал
звука порезче: какого-нибудь звяканья или щелчка. Но, в принципе, ничего
сверхъестественного. Что ж, значит, так вот он и звучит, звериный череп. Ну
и бог с ним. Совершенно не вижу, как от этого меняется моя жизнь.
Вдоволь настучавшись по черепу, я отошел от телевизора, сел на кровать,
положил на колени телефон и набрал номер агентства Системы - проверить
график работы на ближайшие дни. Следующий заказ - через четверо суток,
сообщил мне агент. Нет проблем? Проблем нет, ответил я. На всякий случай я
подумал было запросить у него подтверждение заказа на шаффлинг, но
передумал. Документы в порядке, с оплатой никаких проблем. Да и сам старик
говорил, что для пущей секретности решил обойтись без агента. К чему
усложнять и без того запутанную историю?
К тому же, призна?юсь, именно этого агента я недолюбливал: худощавый
верзила лет тридцати, вечно делает вид, будто знает все на свете. По
возможности я стараюсь избегать долгих и нудных разговоров с такими типами.
Обсудив сугубо деловые вопросы, я повесил трубку, пересел на диван в
гостиной и, включив видео, стал смотреть "Кей Ларго" с Хэмфри Богартом.
Больше всего в "Кей Ларго" я люблю Лорен Баколл. Конечно, в "Большом сне"
она тоже хороша, но, мне кажется, именно в "Кей Ларго" что-то заставляло ее
играть как ни в каком другом фильме. Пытаясь понять, что же именно, я
смотрел картину много раз, но ответа пока не нашел. Пожалуй, все дело в
метафорах, которые нам нужны, чтобы проще глядеть на жизнь. Впрочем, точно
утверждать не берусь.

* Триллер (1946) американского режиссера Говарда Хоукса (1896 - 1977)
по роману Раймонда Чандлера (1888 - 1959), одним из авторов сценария
которого был Уильям Фолкнер (1897 - 1962).


* Мелодрама (1948) американского режиссера Джона Хьюстона (1906 - 1987)
с Хэмфри Богартом (1899 - 1957) и Лорен Баколл (Бетти Джин Перске, р. 1924)
в главных ролях.

Я пытался смотреть в экран, но взгляд то и дело цеплялся за череп на
телевизоре. Сосредоточиться на Лорен Баколл не получалось. Я остановил
пленку на эпизоде, когда начинается ураган, и какое-то время просто пил
пиво, лениво разглядывая череп. Чем дольше я смотрел на него, тем сильней он
мне что-то напоминал. Но что именно - не вспоминалось, хоть убей. Я достал
из шкафа футболку и обмотал ею проклятый череп. Затем снова включил "Кей
Ларго" и теперь уж полностью сосредоточился на Лорен Баколл.
В одиннадцать я вышел из дома, сел в машину, доехал до супермаркета у
метро и закупил продуктов. В винной лавке напротив взял красного вина,
газировки и апельсинового сока. Забрал из химчистки пиджак и две простыни.
Купил в отделе канцтоваров шариковую ручку, конверт и бумагу для писем, в
хозяйственной лавке - точильный брусок с самым мелким зерном, в книжном -
пару журналов, в электротоварах - лампочку и аудиокассету, в фотолавке -
пачку кассет для "поляроида". Потом зашел в музыкальный магазин и выбрал
несколько пластинок. В итоге все заднее сиденье моей малолитражки оказалось
забито свертками и пакетами. Видимо, у меня врожденная страсть к покупкам.
Стоит выбраться в магазины - и я вечно набираю всякой всячины впрок. Как
белка в ноябре.
Вот и автомобильчик свой я купил исключительно ради поездок по
магазинам. Просто однажды у меня набралось столько покупок, что пришлось для
них купить и машину. Нагруженный свертками и пакетами, я дотащился до
первого попавшегося салона подержанных автомобилей. В Там было полно разных
драндулетов. Сам я не ахти какой автолюбитель и не очень разбираюсь в этом
железе. Поэтому я просто сказал продавцу: "Что угодно, только не очень
большое".
Продавец, которому я достался, мужчина средних лет, притащил каталог,
чтобы я выбрал лучшую марку, модель и что-то там еще. Каталог читать не
хотелось , и я объяснил: я хочу простой автомобиль для покупок. Гонять на
нем по скоростному шоссе, катать с ветерком красоток или вывозить семью на
природу в мои планы не входит. Меня не интересуют ни скоростные двигатели,
ни продвинутая стереосистема, ни люк на крыше, ни сверхвыносливые покрышки.
Нужна совсем маленькая машина, которая разворачивается на любом пятачке, не
очень загрязняет атмосферу, не шумит и нечасто ломается, - чтобы я мог
доверить ей трофеи своих набегов на магазины. А если она при этом еще и
темно-синяя - о большем я и не мечтаю.
То, что он предложил, оказалось желтой отечественной малолитражкой.
Цвет не очень мне понравился, но когда я сел за руль, сразу одобрил и общее
состояние машины, и ее способность вписаться в любой поворот. Простенький
дизайн салона, абсолютно ничего лишнего - как мне и нравится. Модель была
старая, и он уступил ее по дешевке.
- Строго говоря, в будущем все машины такими и будут, - сказал
продавец. - Просто сегодня у всех немного съехала крыша.
Я полностью с ним согласился.
Вот так мне достался автомобиль для покупок. Ни для чего другого я его
все равно не использую.
Покончив с покупками, я припарковался у ближайшего ресторанчика,
заказал пиво, салат из креветок с луковыми колечками и в полном молчании
пообедал. Креветки оказались перемороженными, а лук раскисшим. Я огляделся,
но не заметил, чтобы кто-то из посетителей скандалил с официантками или бил
тарелки об пол. А потому решил не жаловаться и глотать, что дают. Как
говорится, не рассчитывай на многое - не будешь разочарован.
Из окна ресторанчика просматривалось скоростное шоссе. На нем -
автомобили самых разных мастей и оттенков. Глядя на них, я вспомнил о
странном старике и его внучке, на которых вчера работал. При всей симпатии к
этим людям, их жизнь, мягко говоря, превосходила мои представления о
нормальности. Идиотский лифт, подземный мир за стенкой гардероба,
жаббервоги, отключенный звук - что ни возьми, все чересчур. Не говоря уже о
зверином черепе в прощальном подарке.
В ожидании кофе я стал вспоминать, как выглядела очаровательная
толстушка. Деталь за деталью я восстанавливал в памяти ее квадратные
сережки, розовые костюм и туфли на каблучках, ее плотные икры, мягкую линию
шеи, черты лица и так далее. Странное дело: каждую деталь я помнил довольно
отчетливо, но когда попытался собрать все в одно целое, портрет получился на
удивление размытым. Наверное, я давно не спал с толстушками. И забыл, как
это на самом деле. Если вспомнить, последний раз я был с полной женщиной два
года назад.
Однако старик прав: манеры толстеть у людей весьма и весьма
разнообразны, и каждая толстушка толста по-своему. Однажды - в тот самый
год, когда "Красная Армия" устроила заварушку в Каруидзаве, - я соблазнил
девушку с фантастически толстой задницей. Работала она за конторкой в банке
и часто меня обслуживала. Слово за слово - мы с нею разговорились, как-то
вечером сходили в бар, а потом оказались в одной постели. И, собственно, уже
только в постели я впервые заметил, насколько грандиозна у нее нижняя
половина. До этого я видел ее, в основном, только за стойкой и не мог знать,
какая она там, внизу. Это все оттого, что в студенчестве слишком увлекалась
пинг-понгом, сказала она, но я не уловил в таком объяснении никакой логики.
Никогда не слышал, чтобы от пинг-понга толстели, а тем более - исключительно
ниже пояса.

* "Красная Армия" (Сэкигун) - японская террористическая организация,
собранная в 1969 г. из ошметков ультралевого студенческого движения. За
особо экстремистские методы "борьбы" постоянно преследовалась полицией. В
итоге одни члены группы в 1970 г., угнав самолет, бежали в Северную Корею,
другие примкнули к Организации Освобождения Палестины. Все оставшиеся в
Японии "красноармейцы" арестованы после кровавого теракта, организованного
ими в городе Каруидзава в 1972г.

Но ее полнота была очень милой. Я прикладывал ухо к ее бедру, и мне
грезилось, будто я чудным весенним днем лежу в мягкой траве на залитой
солнцем поляне. Ее поясница напоминала свежайший футон, а округлые линии ног
гармонично и плавно восходили к промежности. Но когда я похвалил ее
прелести, - а я из тех, кто сразу хвалит, если нравится, - то услышал в
ответ лишь: "Да ладно тебе". Кажется, она так и не поверила в искренность
моих слов.

* Футон (яп.) - комплект из толстого матраса и одеяла для спанья на
полу или на земле.

Конечно, доводилось мне спать и с просто толстыми женщинами. А дважды -
с совсем уж тучными, чьи формы состояли сплошь из округлостей. Первой такой
у меня была учительница музыки по классу синтезатора, а второй - безработная
художница-стилистка. И, должен заметить, даже среди этих женщин каждая
толстела по-своему.
Наверно, и впрямь существует тенденция: чем больше спишь с разными
женщинами, тем безнадежней уходишь в чисто техническую сторону секса. И
удовольствие от секса как такового тускнеет. Понятно, что в самом желании
никакой техники быть не может. Но стоит желанию разлиться рекой, и тебя
затягивает водопад удовольствия, что в конечном итоге выливается в заводь
полового акта. И вот ты уже стремишься не к водопаду, который тебя чему-то
научил прежде, но к заводи, куда ты однажды приплыл, потому что использовал
такие-то технические навыки. Постепенно у тебя, как у собаки Павлова,
вырабатывается рефлекс, и из реки желания ты приучаешься сразу сигать в
заводь акта... Или мне только так кажется с годами?
Я прервал размышления о голых толстушках, расплатился и вышел. Заглянул
в ближайшую библиотеку, подошел к конторке и сообщил длинноволосой
библиотекарше, что меня интересует все о черепах млекопитающих. Та с трудом
оторвалась от какого-то покетбука и посмотрела на меня снизу вверх.
- Прошу прощения? - переспросила библиотекарша.
- Все - о черепах - млекопитающих, - повторил я, внятно проговаривая
каждое слово.
- Все-о о черепа-ах млекопита-ающих! - произнесла она с чувством и
нараспев. Будто объявила название поэмы, которую собирается продекламировать
перед затаившей дыхание аудиторией. Ну и дела, улыбнулся я про себя. Неужели
она таким же образом реагирует на все, о чем бы ее ни спросили? Например:
Исто-ория ку-укольного теа-атра!
Осно-овы кита-айской гимна-астики!
Ей-богу, было бы забавно послушать поэмы с такими названиями.
Закусив губу и немного подумав, она сказала:
- Минутку, сейчас посмотрим, - и, развернувшись на сто восемьдесят
градусов, набрала на компьютере слово "млекопитающие". На экране появился
список книг названий в двадцать. Она взяла световое перо и вычеркнула оттуда
примерно две трети. Потом записала то, что осталось, и набрала еще одно
слово - "скелеты". Выскочило еще семь-восемь заголовков, два из которых она
оставила и добавила к прежнему списку. Наблюдая за ней, я подумал: как
все-таки изменились библиотеки за какие-то пару десятков лет. Кармашки с
картонными формулярами, приклеенные к задней обложке, вспоминаются сегодня,
как сон. А в детстве, помню, я страсть как любил разглядывать формуляры с
чернильными штампами - сроками, на которые выдавалась книга.
Пальцы девушки порхали над клавиатурой, а я все смотрел на ее волосы и
стройную спину. И никак не мог разобрать, испытываю я к ней симпатию или
нет. Красива, приветлива, умна. Разговаривает - будто стихи читает.
Решительно ничто не мешало мне испытывать к ней симпатию.
Нажав на клавишу, она скопировала изображение с экрана, распечатала его
на принтере и протянула мне.
- Вот список из девяти книг. Пожалуйста, выбирайте.
В списке значилось:

1. МЛЕКОПИТАЮЩИЕ: КРАТКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

2. ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЙ АТЛАС МЛЕКОПИТАЮЩИХ
3. СКЕЛЕТЫ МЛЕКОПИТАЮЩИХ
4. ИСТОРИЯ МЛЕКОПИТАЮЩИХ
5. Я, МЛЕКОПИТАЮЩЕЕ
6. АНАТОМИЯ МЛЕКОПИТАЮЩИХ
7. МОЗГ МЛЕКОПИТАЮЩИХ
8. КОСТИ ЖИВОТНЫХ
9. О ЧЕМ ГОВОРЯТ СКЕЛЕТЫ

По правилам библиотеки можно было взять не более трех книг
одновременно. Я выбрал номера 2, 3 и 8. "Я, млекопитающее" и "О чем говорят
скелеты" тоже звучало весьма интригующе. Но к моим нынешним вопросам эти
книги напрямую вроде бы не относились, и я оставил их на следующий раз.
- Мне очень жаль, но "Иллюстрированный атлас млекопитающих" у нас
только для просмотра в читальном зале и выносу из библиотеки не подлежит, -
сказала девушка и почесала висок авторучкой.
- Но поймите, - сказал я. - Для меня это очень важно. Я верну вам книгу
завтра утром, и у вас не будет никаких проблем. Нельзя ли одолжить ее мне
хотя бы на день?
- Вообще-то иллюстрированные серии очень популярны. Если начальство
узнает, что я раздаю запрещенные к выносу книги, мне сильно влетит...
- Всего один день! Никто и узнать ничего не успеет.
Она колебалась. Ее рот приоткрылся, а язычок уперся в нижние зубы.
Прелестный розовый язычок, отметил я про себя.
- Ну, так и быть, - вздохнула она. - Но учтите, это в первый и
последний раз. И чтобы завтра в полдесятого книга была на месте,
договорились?
- Спасибо, - сказал я.
- Не за что, - ответила она.
- Но я хотел бы вас как-нибудь отблагодарить. Что для этого лучше
сделать?
- Через дорогу - кафе-мороженое. Я люблю двойное с вафельной крошкой,
снизу фисташки, сверху кофейный ликер. Запомнили?
- Двойное вафельное, снизу фисташки, сверху ликер, - прилежно повторил
я.
Я отправился в кафетерий, она - к стеллажам за книгами. Когда я
вернулся, она еще не пришла, и я несколько минут прождал ее у конторки,
застыв, как часовой, с мороженым в левой руке. Старички и старушки, читавшие
за столиками газеты, ошалело таращились то на меня, то на мороженое. Слава
богу, оно оказалось достаточно твердым и таяло медленно. Хотя признаюсь:
долго держать в руке мороженое, ни разу не откусив, - занятие ужасно
неуютное. Чувствуешь себя как памятник, о котором забыл весь белый свет.
Ее книга - дешевая, в мягкой обложке - приютилась на столе, как
уснувший кролик. Я вгляделся в название - "Путешественник во времени. Жизнь
Герберта Уэллса", том второй. Судя по всему, книга личная, не из библиотеки.
Рядом лежали три остро заточенных карандаша. И семь-восемь канцелярских
скрепок. Просто наваждение какое-то. Куда ни пойди - всюду скрепки...

* Биография английского писателя Герберта Джорджа Уэллса (1866 - 1946)
американских авторов Нормана и Джин Маккензи (1973). На японском издана в
2-х томах (изд-во "Хокося", Токио, 1978).

А может, какой-то природный катаклизм наводнил весь мир канцелярскими
скрепками? Или просто я сам реагирую на скрепки острее, чем следует? Так или
иначе, ситуация неестественная. Словно кто-то планомерно разбрасывает
скрепки в тех местах, где я вот-вот появлюсь, - да так, чтобы я обязательно
их увидел. Неспроста. Слишком много всего неспроста. Черепа, скрепки... Я
чувствовал, что все это как-то связано между собой. Но что общего может быть
между звериным черепом и металлической скрепкой? Не понимаю, хоть тресни.
Наконец длинноволосая вернулась с тремя книгами в руках. Вручила их
мне, взяла мороженое и стала есть, хоронясь за конторкой от посторонних
глаз. Я глядел сверху. Ее шея казалась мне хрупкой и очень красивой.
- Большое спасибо, - сказала она.
- Взаимно, - ответил я. - Кстати, зачем вам канцелярские скрепки?
- Ка-анцеля-арские скре-епки? - снова пропела она. - Скрепками
скрепляют бумагу. Это все делают. А вы разве нет?
И то правда. Я еще раз поблагодарил ее, сгреб книги и вышел из
библиотеки. Действительно, скрепками пользуются все на свете. Заплати всего
тысячу иен - и обеспечишь себя скрепками на всю оставшуюся жизнь. Я заглянул
в канцтовары, купил себе на тысячу иен скрепок и поехал домой.

* Менее 10 долларов США.


x x x


Вернувшись, я первым делом забил продуктами холодильник. Завернул в
пленку рыбу и мясо. Уложил в морозилку все скоропортящееся, а также хлеб и
кофейные зерна. Сунул тофу в кастрюлю с водой. Выстроил пиво в секции для
бутылок. Разложил овощи: свежие вглубь холодильника, старые - поближе к
дверце. Переоделся в домашнее, спрятал одежду в шкаф, расставил на полке в
ванной новые шампуни и мыло. И, наконец, подошел к телевизору и рассыпал
вокруг черепа скрепки.

* Китайский соевый творог, широко используется в японской кулинарии.

Ну и сочетаньице.
Все равно что пуховая подушка с ледорубом или чернильница с сельдереем.
Я вышел на балкон и посмотрел на эту композицию издалека, но впечатление не
изменилось. Что общего может быть между черепом животного и канцелярскими
скрепками? И все же что-то их объединяло. Просто я не знал - или не помнил,
что именно.
Я опустился на кровать и долго сидел, уставясь на череп со скрепками. В
голове ничего не всплывало. Только время, минута за минутой, уходило без
толку. За окном промчались одна за другой машина скорой помощи и автобус
ультралевых с мегафонами. Захотелось виски, но я решил потерпеть. В
ближайшее время мне понадобится трезвая голова. Минуту спустя ультралевые
пронеслись в обратном направлении. Заблудились, наверное. В этом районе
очень много извилистых улочек, и сбиться с дороги легко.
Прекратив бесплодную медитацию, я встал с кровати, уселся за кухонный
стол и начал листать библиотечные книги. Первым делом проверил изображения
всех небольших травоядных и сравнил их черепа с экземпляром на телевизоре.
Травоядных средней величины на Земле оказалось куда больше, чем я
предполагал. Шутка сказать: одних подвидов оленей - более тридцати.
Я снял звериный череп с телевизора, поставил на стол и стал сличать его
с иллюстрациями. Потратил на это час двадцать, но ни к одной из девяноста
трех особей на картинках череп не подошел. Абсолютный тупик. Я закрыл книги,
отодвинул их на дальний угол стола и потянулся.
Делать нечего. Я включил кассету с "Тихим человеком" Джона Форда и
растянулся на кровати.

* Фильм (1952) американского режиссера Джона Форда (Шон О'Фирна, 1895 -
1973).

И тут в мою дверь позвонили.
Я посмотрел в глазок. За дверью стоял мужик средних лет в комбинезоне
Токийской службы газа. Не снимая цепочки, я приоткрыл дверь на несколько
сантиметров и спросил, что ему нужно.
- Плановая проверка! - ответил он.
- Подождите, - сказал я, прошел в комнату, взял со стола нож, сунул в
карман брюк и только потом открыл дверь. Газ на утечку проверяли всего пару
недель назад. Да и сам мужик держался как-то не очень естественно.
Тем не менее я с равнодушным видом завалился на кровать, продолжая
смотреть "Тихого человека". Вооружившись какой-то штуковиной, похожей на
прибор, каким врачи измеряют давление, мужик проверил газ в ванной, а затем
перешел на кухню. Туда, где на столе громоздился звериный череп. Я встал и,
не убавляя громкости телевизора, подкрался к кухонной двери. Чутье не
обмануло меня. В тот миг, когда я заглянул на кухню, мужчина уже засовывал
череп в черный пластиковый пакет. Выхватив нож, я прыгнул на него сзади,
заломил ему руку назад и приставил лезвие к кончику носа. От испуга он
мгновенно выронил пакет обратно на стол.
- Я не хотел ничего дурного! - запричитал он дрожащим голосом. - Просто
увидел его, и вдруг - так захотелось! Не удержался и сунул в пакет.
Наваждение какое-то. Внезапный порыв... Простите меня!
- Еще чего! - сказал я. Мне еще не приходилось слышать, чтобы газовые
инспекторы внезапно вспыхивали страстью к черепам животных. - Если не
скажешь правду - перережу твою поганую глотку!
По-моему, это прозвучало ужасно фальшиво. Но мужик, похоже, сомневаться
не стал.
- Я скажу правду! - прохрипел он. - Только не сердитесь... На самом
деле, мне заплатили, чтобы я эту штуку у вас украл. Два каких-то типа.
Пристали прямо на улице. Мол, не хочешь ли подработать. Дали пятьдесят тысяч
иен. И еще столько же обещали, когда товар принесу... Я бы и слушать не
стал, но один из них был такой верзила. Откажись - живым бы не отпустили.
Вот и пришлось соглашаться... Пожалуйста, не убивайте меня! У меня две
дочки. Скоро школу заканчивают...

* На время написания романа - около 450 долларов США.

- Две? И обе заканчивают? - засомневался я.
- Да. Одна этой весной, другая через два года.

* Учебный год в Японии - с апреля по март.

- Хм-м... Какую школу, где?
- Старшая - городскую гимназию Симура, а младшая - частный колледж
Футаба в Ецуя.
Сочетание достаточно дикое, чтобы этого не могло быть на самом деле. Я
решил ему поверить.

* Слишком большая разница в социальных статусах заведений: первое -
простое и бесплатное, второе - элитное

Приставив к его горлу нож, я выудил бумажник из заднего кармана его
брюк и проверил содержимое. Пять новеньких банкнот по десять тысяч иен. Еще
семнадцать тысяч мелкими купюрами. Помимо денег - удостоверение инспектора
Службы газа и цветное фото семьи. Обе дочери одеты в новогодние кимоно. Ни
ту, ни другую даже миловидной не назовешь. Одинакового роста - не разобрать,
какая в гимназии, какая в колледже. В отдельном кармашке бумажника -
проездной на метро от Сугамо до Синаномати. Ничего опасного для меня. Я
сложил нож и отпустил свою жертву.
- Можешь уматывать, - сказал я, возвращая бумажник.
- Спасибо вам! Спасибо! - чуть не расплакался он. - Вот только... Как
же мне дальше быть? Деньги-то я взял, а принести ничего не смогу! Что со
мной теперь сделают?
Я не знал, что с ним сделают. О чем ему и сообщил. От кракеров - а
скорее всего, это именно кракеры, - можно ожидать чего угодно. Эти ребятки
специально продумывают все так, что предугадать их действия невозможно.
Может, вырежут бедняге глаза. А может, заплатят еще столько же и скажут:
"спасибо за услугу". Кто их знает.
- Значит, один - верзила? - уточнил я.
- О да, просто монстр какой-то! А другой - наоборот, почти карлик.
Метра полтора, не больше. Карлик одет очень дорого. Не то что верзила. Но
оба без тормозов в голове - ясно с первого взгляда...
Я объяснил ему, как выбраться из дома через пожарный выход. На
задворках моей многоэтажки есть очень тесный проход между домами, и если там
выйти, с улицы не очень-то и разглядишь. Если мужику повезет, уйдет
незамеченным.
- Огромное вам спасибо! - сказал он голосом человека, которого только
что вынули из петли. - Если можно, не сообщайте в мою компанию...
- Не буду, - пообещал я. Выставив незваного гостя, я запер дверь на
замок и набросил цепочку. Затем прошел в кухню, сел, выложил нож на стол и
извлек из пакета череп.
По крайней мере, я понял одно. Кракерам нужен череп. То есть, он
представляет для них какую-то очень большую ценность.
Пока у меня с кракерами на равных: у меня есть череп, но я не знаю, в
чем его ценность; они знают - или полагают, что знают, - в чем его ценность,
но черепа у них нет. Пятьдесят на пятьдесят. У меня два возможных хода.
Первый - позвонить в Систему, доложить обстановку, и тогда либо прикроют
меня, либо увезут куда-нибудь череп. Второй вариант - позвонить симпатичной
толстушке и узнать, в чем ценность черепа.
Однако втягивать в эту заварушку Систему пока не хотелось. Доложи я им,
что происходит, - меня тут же подвергнут долгой и нудной перепроверке. Сразу
придется отвечать на кучу вопросов и писать целый ворох отчетов. В этом
смысле, крупная организация - страшно неудобная штука. Слишком много сил и
времени тратишь зря. И слишком много дураков встречаешь во время работы.
Позвонить же толстушке невозможно чисто практически: я не знаю ее
телефона. Можно, конечно, добраться до их конторы, но вряд ли охрана у входа
пропустит меня без предварительного согласования.
Хорошенько все взвесив, я решил не делать ничего.
Взяв щипцы, я легонько ударил череп по темечку. "Кон-н-н", - прогудело
в ответ. Словно его хозяин, зверь непонятной породы, негромко застонал. Я
повертел череп в руках, пытаясь понять, отчего получается такой странный
звук. И еще раз ударил по нему щипцами. "Кон-н-н". Похоже, гудит всегда из
одного места.
Я постучал еще несколько раз - и так, и эдак, в разных местах - и
наконец понял, где это. Как бы я ни стучал, гул исходил из небольшой - лишь
пара сантиметров в диаметре - неглубокой ямки на переносице черепа. Я
погладил дно ямки кончиком пальца. В отличие от обычной кости, та казалась
более шероховатой. Как если бы то, что здесь было когда-то, отломали
насильно. Например, какой-нибудь рог...
Рог?
Но если это так - получается, что у меня в руках череп однорогого
животного. Я снова открыл "Иллюстрированный атлас млекопитающих" и попытался
найти кого-нибудь с единственным рогом на морде. Бесполезно. Такого
животного не было. Если, конечно, не считать носорога; однако ни размерами,
ни формой этот череп на носорожий не походил.
Ну что ж. Вздохнув, я достал из холодильника лед, открыл бутылку "Олд
кроу" и смешал себе виски со льдом. День кончается, можно и виски себе
позволить. И закусить консервированной спаржей. Обожаю белую спаржу!
Покончив со спаржей, я нашпиговал белую булку копчеными устрицами. Съел. И
налил еще виски.
Удобства ради я решил исходить из того, что череп принадлежит
единорогу. Иначе ничего не сдвинется с места. Итак:

У меня в руках - череп единорога.

Просто черт знает что. Отчего в мою жизнь все время вторгается какая-то
мистика? Что я сделал не так? Я - простой, приземленный человек, конвертор
на вольных хлебах. Нет у меня ни особого честолюбия, ни сильных страстей. Ни
семьи, ни друзей, ни любовницы. Обычный работяга, которому лишь бы денег
скопить до пенсии, а потом послать подальше все это конвертирование - и на
старости лет спокойно учиться игре на скрипке или греческому языку. Отчего
меня затягивает в какие-то дикие истории с единорогами и обеззвученными
толстушками?
Допив вторую порцию виски, я пошел в спальню, отыскал в телефонной
книге номер библиотеки, позвонил и попросил соединить меня с абонементным
отделом. Секунд через десять я услышал в трубке голос моей длинноволосой
знакомой.
- "Атлас млекопитающих" на проводе, - представился я.
- Спасибо за мороженое, - сказала она.
- Пустяки, - сказал я. - У меня еще одна просьба. Можно?
- Про-осьба? - пропела она. - Смотря какая.
- Меня интересуют единороги.
- Единоро-оги... - повторила она.
- Посмотришь?
Она помолчала. Наверное, покусывает губу, представил я.
- А что конкретно тебя интересует в единорогах?
- Все, - ответил я.
- Послушай, но уже без десяти пять! Мы вот-вот закрываемся, я страшно
занята. Приходи завтра к открытию - найду тебе все, что нужно, хоть о
двенадцатирогах!
- Я не могу ждать. Это очень срочно.
- Уф-ф, - вздохнула она. - Насколько срочно?
- Дело касается эволюции, - пояснил я.
- Эволю-у-уции?.. - переспросила она удивленно. Я представил, как
отчаянно эта бедная девушка пытается разгадать, с кем имеет дело - с обычным
человеком, похожим на сумасшедшего, или все-таки с сумасшедшим. И помолился
о том, чтобы она выбрала первое. Тогда еще можно надеяться, что она войдет в
мое положение.
Тишина, как беззвучный маятник, раскачивалась между нами секунд десять.
- Эволюция - это то, что развивалось сто тысяч лет, так или нет? Может,
я чего-то не понимаю, но что там может быть настолько срочным? Что не может
подождать один-единственный день?
- Бывает эволюция и за сто тысяч лет, и за какие-нибудь три часа. По
телефону толком не объяснишь. Но я хочу, чтобы ты мне поверила. Дело
касается нового этапа в эволюции человека.
- Это что, как в "Космической одиссее 2001 года"?

* Классический фильм (1968) американского режиссера Стэнли Кубрика
(1928 - 1999).

- Именно, - ответил я. - Я тоже смотрел "Одиссею" на видео. Несколько
раз.
- Эй... Знаешь, что я о тебе думаю?
- Наверно, пытаешься разобраться, насколько я агрессивен как
сумасшедший. Верно?
- В общем, примерно так, - сказала она.
- Ты прости, что сам за себя говорю, но мое сумасшествие не очень
агрессивно. А если честно, это даже и не сумасшествие. Немного
чудаковатости, немного твердолобости, плюс нелюбовь к самоуверенным типам,
но сумасшествия нет. Конечно, кому-то я в жизни не нравлюсь, но сумасшедшим
меня еще никто не называл.
- Так... - задумалась она. - Ну, разговариваешь ты, в общем, нормально.
И человек вроде неплохой. И мороженым угостил... Ладно! Встречаемся в кафе
рядом с библиотекой в полседьмого. Я передам тебе книги. Устроит?
- Все немного сложнее. Сразу всего не расскажешь, но есть
обстоятельства, которые мне сейчас не позволяют выйти из дома. Уж извини,
но...
- То есть... Ты хочешь сказать... - проговорила она и нервно постучала
ноготками по зубам. По крайней мере, именно так мне послышалось. - Ты
требуешь, чтобы я принесла эти книги тебе домой. Я правильно понимаю?
- Если честно, то да, - подтвердил я. - С единственной разницей: я не
требую, а прошу.
- Значит, на жалость давишь?
- Именно так, - сказал я. - Если б ты знала, сколько всего на меня
свалилось...
Между нами снова повисло молчание. Но это молчание не походило на
отключенный звук - по крайней мере, я слышал в трубке мелодию, которую
включают перед окончанием рабочего дня. Мы просто не говорили ни слова.
- Я здесь пять лет работаю, - наконец сказала она. - Но еще ни разу не
встречала такого нахала, как ты. "Доставьте книги ко мне домой"... Где это
видано, а? Тем более - при первой же встрече. Тебе самому не стыдно?
- Стыдно, конечно. Но я сейчас не принадлежу себе. И все остальные пути
перекрыты. Я могу лишь надеяться, что ты войдешь в мое положение.
- Черт знает что! - с чувством сказала она. - Ладно. Рассказывай, как к
тебе добираться.
И я с радостью подчинился.

8

КОНЕЦ СВЕТА
Полковник

- Я думаю, вернуть свою тень тебе уже не удастся, - говорит мне старый
Полковник, поднося к губам чашку с кофе.
Как и многие, кто всю жизнь отдает приказы, Полковник разговаривает,
держа спину прямо и выставив подбородок вперед. Однако в нем не чувствуется
ни спеси, ни стремления повелевать окружающими. После многих лет в армии у
него осталась только прямая осанка, любовь к дисциплине и неиссякаемый
арсенал воспоминаний. Для меня Полковник, можно сказать, - идеальный сосед.
Всегда приветлив, спокоен. Да еще и отличный шахматист.
- Страж верно говорит, - продолжает он. - Ни теоретически, ни
практически у тебя не остается никаких шансов. Жить в Городе с тенью нельзя.
А покинуть Город, однажды попав в него, невозможно. Говоря по-военному - для
обратного маневра места нет. Все входят, никто не выходит. По крайней мере,
пока Город окружает Стена.
- Но я не думал, что потеряю тень навсегда! - жалуюсь я. - Я-то
полагал, это лишь на время. Никто мне не объяснил...
- А здесь никто ничего не объясняет, - говорит Полковник. - Этот город
живет по своим законам. Что ты знаешь, чего не знаешь - Городу все равно.
Жаль, конечно, что у тебя все так вышло...
- Но что будет с моей тенью?
- Да ничего особенного. Поживет какое-то время там. Пока не помрет. Ты
видел ее с тех пор?
- Пока нет. Ходил проведать несколько раз, да Страж не пускает. Говорит
- из соображений безопасности, .
- Ну, что ж... Ничего не поделаешь, - качает головой старик. - Все-таки
присматривать за тенями - его работа. Он за них отвечает. Тут я тебе ничем
не помогу. Нрава он крутого, других никогда не слушает. Остается только
ждать, когда у него изменится настроение.
- Так я, пожалуй, и поступлю, - киваю я. - Но все-таки... Чего именно
он боится?
Допив кофе, он ставит чашку на блюдце, достает из нагрудного кармана
платок и вытирает губы. Как и его мундир, платок далеко не нов, но
безупречно чист и отглажен до совершенства.
- Того, что вы с твоей тенью будете цепляться друг за друга. Тогда ему
придется вас заново расцеплять...
Он вновь сосредоточивается на игре. Эти шахматы немного отличаются от
тех, что я знал, - и правилами, и фигурами, - так что старик побеждает в них
чаще.
- Моя обезьяна ест твоего епископа, не возражаешь?
- Вперед! - соглашаюсь я. И, передвинув стену на левый фланг, отрезаю
его обезьяне путь к отступлению.
Старик кивает несколько раз и опять застывает над доской. Хотя мое
положение безнадежно и его победа предрешена, он не устраивает расправы, но
обдумывает ход за ходом. Игра для него - не борьба с противником, а проверка
собственного интеллекта.
- Расставаться с тенью, обрекая ее на смерть, всегда больно, - говорит
Полковник, двигает по диагонали слона и ставит вилку моим королю и стене.
Мой король уже совсем голый; до мата остается каких-нибудь два-три хода. -
Эта боль у всех одинакова. Вот и со мною было так же. Но одно дело, когда
расстаешься с тенью в детстве, толком к ней не привыкнув. У меня куда хуже:
я позволил своей тени умереть, когда мне было шестьдесят пять. В таком
возрасте, поверь мне, слишком тяжело кого-нибудь забывать...
- Но сколько тень живет после того, как ее отрежут?
- Смотря какая тень, - отвечает старик. - Чьи-то тени густые и сильные,
чьи-то - не очень. Но в этом городе никакие тени долго не живут. Слишком
суровый для них климат. Очень долгие и холодные зимы. Ни одна тень не
дотягивает до весны.
Я надолго задумываюсь над доской - и, наконец, решаю сдаться.
- Даю тебе фору в пять ходов, - говорит Полковник. - Попробуй, имеет
смысл. Пять ходов - неплохой отрыв, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу.
Игра - такая штука: никогда не знаешь, что будет, пока не победишь или не
проиграешь окончательно.
- Давайте попробуем, - соглашаюсь я.
Пока я обдумываю ходы, Полковник встает у окна, чуть приоткрывает
плотную штору и смотрит в щель на улицу.
- У тебя сейчас самый тяжелый период. Как с зубами. Старые уже выпали,
а новые еще не выросли. Понимаешь, о чем я?
- Мою тень уже отрезали, но она еще не умерла?
- Вот именно, - кивает он. - Я помню, каково это - между собой
прошедшим и тем, в кого еще превратишься. Мотает туда-сюда. Но как только
вырастают новые зубы, о старых уже не вспоминаешь.
- Значит, именно так теряют себя? - уточняю я.
Старик молчит.
- Извините, что задаю столько вопросов, - говорю я. - Но я почти ничего
не знаю о Городе. Все время боюсь что-то сделать не так. Кто этим городом
управляет? Для чего ему такая высокая Стена? Почему каждое утро зверей
выгоняют, а вечером запускают обратно? Что такое старые сны? Ничего понять
не могу... А кроме вас, даже не у кого спросить.
- Я тоже не до конца понимаю, как здесь все устроено, - тихо отвечает
Полковник. - К тому же, не все можно выразить словами. И еще есть то, о чем
я не должен рассказывать. Но ты не волнуйся. В каком-то смысле, Город
устроен справедливо. Постепенно он даст тебе все, в чем ты можешь нуждаться,
и все, что тебе нужно знать. Ты должен всему научиться сам. Главное - знай:
этот город совершенен. В нем есть все что угодно. Но если этого не понимать,
то в нем нет ничего. Абсолютный ноль. Хорошо запомни это. Что бы тебе ни
рассказывали другие, оно так и останется чужими рассказами. Лишь то, чему ты
выучишься сам, станет частью тебя. И поможет выжить. Открой глаза и уши,
включи голову - и ты увидишь все, что Город может тебе передать. А коли
помнишь, какой ты был, - используй и это, пока не исчезло. Больше я тебе
ничего не скажу.

x x x


Если Фабричный Квартал, в котором живет библиотекарша, утопил прежний
лоск в безысходном мраке, то дома Резиденции в юго-западной части Города
растеряли былую пышность в унылых сумерках. Все, что когда-то дышало
весенней свежестью, давно расплавилось от летнего зноя, а потом задубело под
зимним ветром. Двухэтажные коттеджи на склоне Западного холма строились так,
чтобы под одной крышей раздельно жило три семьи, и лишь узенький вестибюль
под козырьком в середине здания был бы общим. Все дома в Резиденции белые.
Полностью белые, куда ни глянь: от перекладин под крышей до оконных рам и
балконных перил. Каких только оттенков белого цвета не встретишь, бродя по
склону холма: белый - ослепительно-яркий от свежей краски, белый -
порыжевший за много лет от солнца, и белый - вылизанный дождями и ветром до
потери всякого цвета.
Ни оград, ни заборов в Резиденции нет. Только у каждого входа -
цветочная клумба в метр шириной. Ухаживают за клумбами всегда очень
тщательно; весной на них распускаются крокусы, ноготки и анютины глазки, а
осенью цветут космеи. Утопая в живых цветах, эти здания еще сильнее
напоминают заброшенные руины.
Когда-то это был самый процветающий район в Городе. Всякий раз,
спускаясь по тропинке с холма, я представляю себе, как носились по улицам
дети, слышалось пианино, пахло горячим ужином. Моя память одну за другой
распахивает прозрачные двери Времени, и прошлое Города оживает перед моими
глазами. Когда-то здесь жили семьи государственных служащих. Люди не очень
богатые, но и не самого низкого ранга; городские чиновники средней руки. И,
как могли, берегли эту заводь своего размеренного благополучия.
Потом они все исчезли. Не знаю, куда и почему.
Теперь Резиденцию населяют отставные военные. Лишенные тени, никчемные,
как опустевшие коконы насекомых, доживают они свою одинокую жизнь под всеми
ветрами на склоне Западного холма. Беречь им давно уже нечего. В каждом
коттедже Резиденции ютится по семь или восемь старых вояк.
Жилище, куда определил меня Страж, - небольшая комната в одном из этих
домов. Под крышей со мной обитают полковник, два майора, два лейтенанта и
сержант. Сержант готовит еду и следит за хозяйством, полковник отдает
приказы. Точь-в-точь как в настоящей армии. Шесть стариков, которые всю свою
жизнь занимались подготовкой к войне, ведением войны, устранением
последствий войны, революциями, контрреволюциями - и не смогли найти ни
времени, ни возможности создать собственную семью.
Каждое утро, проснувшись, они наскоро завтракают и без всяких приказов
отправляются каждый на свою работу. Кто соскребать облупившуюся краску с
домов, кто выпалывать сорняки на газонах, кто ремонтировать старую мебель,
кто - грузить на тележку продукты, которые распределяют у подножья холма.
Закончив утреннюю работу, старики садятся у дома на солнышке и предаются
бесконечным воспоминаниям.

x x x


Доставшаяся мне комната находится на втором этаже и смотрит окнами на
восток. Вид из окон не самый лучший: половину обзора закрывает вершина холма
и лишь сбоку просматриваются Река и Часовая Башня. Похоже, здесь не живут
уже очень давно: штукатурка на стенах покрылась темными пятнами, а оконные
рамы - толстым слоем белесой пыли. Всей мебели - старенькая кровать,
небольшой обеденный стол и два стула. На окнах - тяжелые шторы с едким
запахом плесени. Половицы рассохлись и стонут при каждом шаге.
Каждое утро из соседней комнаты выходит Полковник. Мы вместе
завтракаем, а потом задергиваем шторы как можно плотней и до полудня играем
в шахматы. Кроме шахмат в обычный солнечный день заняться попросту нечем.

x x x


- В такой чудный день сидеть дома, задернув шторы, должно быть
невыносимо для такого молодого, как ты, - замечает Полковник.
- И не говорите...
- Хотя мне, конечно, заполучить партнера в шахматы - только в радость.
У здешних стариков игра не в почете. Я, наверно, последний, кому интересны
шахматы.
- Почему вы согласились лишиться тени?
Старик долго разглядывает свои пальцы в ярком свете из расщелины между
шторами. Затем отходит от окна и снова садится за стол напротив меня.
- Почему, говоришь? - повторяет он. - Наверно, я слишком долго защищал
этот город. Наверно, мне казалось, покинь я его - вся моя жизнь потеряла бы
смысл... Впрочем, так это или нет - сейчас уже не важно.
- И вы никогда не раскаивались в том, что остались без тени?
- Нет, - качает старик головой. - В этой жизни я не совершал ничего, за
что бы теперь раскаивался.
Я съел стеной его обезьяну и расчистил место для своего короля.
- Отличный ход, - одобрил Полковник. - Защищаешь стеной единорога, а
заодно высвобождаешь короля. Хотя, конечно, и даешь развернуться моему
рыцарю...
Пока старик размышляет над следующим ходом, я кипячу воду и завариваю
свежий кофе. Сколько таких же полудней у нас еще впереди, думаю я. В городе,
обнесенном высокой стеной, выбирать особенно не из чего.

9

СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ
Аппетит. Фиаско. Ленинград

В ожидании длинноволосой я состряпал нехитрый ужин. Растер в ступке
соленые сливы, приготовил из них соус для салата, обжарил в масле несколько
сардин с бататами, потушил говядину с сельдереем. В целом вышло довольно
неплохо.
До ее прихода еще оставалось время. Потягивая пиво из банки, я отварил
имбирь в соевом соусе. Начинил фасоль кунжутной приправой . А потом
завалился на кровать и стал слушать старенькую пластинку - фортепьянные
концерты Моцарта в исполнении Робера Казадезуса. Мне кажется, Моцарт
особенно глубоко проникает в нас, если слушать его именно в старых записях.
Хотя, возможно, это - лишь мой предрассудок.

* Робер Казадезус (1899 - 1972) - французский пианист и композитор
греческого происхождения. Во время Второй

Перевалило за семь, за окном уже совсем стемнело, а ее все не было. В
итоге я прослушал полностью 23-й, а за ним и 24-й концерты. Наверное,
передумала и решила не приходить. Если так - я не могу ее осуждать. Как ни
крути, а в решении "не приходить" явно больше здравого смысла.
Тем не менее, когда я стал выбирать очередную пластинку, в дверь
позвонили. Я посмотрел в глазок: за дверью, прижимая к груди пачку книг,
стояла девушка из библиотеки. Не снимая цепочки, я приоткрыл дверь и
спросил, нет ли вокруг посторонних.
- Никого нет, - ответила она.
Я снял цепочку, впустил ее. И только она вошла, запер дверь на замок.
- Какие запахи! - воскликнула она, поводя носом. - Можно на кухню
заглянуть?
- Да ради бога. Ты у подъезда никого не видела? Дорожных рабочих
каких-нибудь или машины с людьми внутри?
- Никого, - ответила она, проскользнула на кухню и, положив книги на
стол, принялась открывать одну за другой крышки у кастрюль и сковородок.
- Да! - спохватился я. - Хочешь есть - могу тебя ужином накормить. Не
ахти какой ужин, конечно...
- Ой, что ты! Я как раз такое люблю.
Я разложил еду по тарелкам и с возрастающим любопытством стал смотреть,
как она уписывает все подряд - блюдо за блюдом, начиная от края стола. Когда
твою стряпню уплетают с таким энтузиазмом - ей-богу, хочется отдать
поварскому делу всю жизнь. Я достал бутылку "Олд кроу", налил в большой
стакан виски, набросал льда. Затем поджарил ломтики тофу на сильном огне,
откинул на тарелку, добавил тертого имбиря - и принялся за виски, закусывая
имбирным тофу. Моя гостья, не говоря ни слова, работала челюстями. Я
предложил ей виски, но она отказалась.

* Тoфу (яп.) - желеобразный соевый творог.

- Дай лучше тофу попробовать, - попросила она. Я положил в ее тарелку
оставшиеся ломтики и дальше пил без закуски.
- Если хочешь, от обеда рис остался и соленые сливы. А еще могу быстро
заварить мисо, - предложил я на всякий случай.

* Мисo (яп.) - паста из перебродивших соевых бобов, а также суп из нее.

- Высший класс! - обрадовалась она.
Я приготовил простенький бульон из сушеного тунца, закинул туда морской
капусты, лука, соевой пасты и, когда все сварилось, подал вместе с рисом и
солеными сливами. В считанные секунды она подчистую умяла и это. Теперь,
когда на столе осталось лишь несколько сливовых косточек, она наконец-то
казалась довольной.
- Большое спасибо, - сказала она. - Было очень вкусно!
Впервые в жизни я видел, чтобы худенькая симпатичная девушка
заглатывала пищу, как взбесившийся экскаватор. С другой стороны, я не мог не
признать: смотрелось это красиво. Наполовину заинтригованный, наполовину
шокированный, я рассматривал ее довольное лицо.
- Послушай... И ты всегда столько ешь? - не удержался я.
- В общем, да, - спокойно ответила она. - Примерно столько я обычно и
ем.
- Но ты такая худенькая...
- У меня растяженье желудка, - призналась она. - Сколько ни ем, не
толстею.
- Ого! - удивился я. - На еду, небось, кучу денег тратишь?
О том, что в один присест она уплела весь мой завтрашний рацион, я,
понятно, говорить не стал.
- Просто ужас какой-то, - кивнула она. - Когда ем где-нибудь в городе,
враз по два ресторана посещать приходится. Лапшой с пельменями червячка
заморю, а потом уже обедаю по-человечески. Почти вся зарплата на питание
улетает.

* Лапша "рaмэн" и пельмени "гедза" - самое стандартное сочетание блюд в
популярных у японцев китайских

Я опять предложил ей виски, но ей захотелось пива. Я достал банку из
холодильника и на всякий случай разогрел на сковородке с дюжину
франкфуртских сосисок. Из которых - увы! - сам успел съесть только две. Она
пожирала все подряд с аппетитом станкового пулемета, втягивающего ленту с
патронами для полного и окончательного разгрома врага. Мой недельный запас
еды таял буквально на глазах. Не говоря уже о том, что из этих сосисок я
мечтал приготовить свою фирменную немецкую солянку под кислым соусом.
Достав упаковку картофельного салата, я смешал его с морской капустой и
консервированным тунцом. Она уничтожила это под вторую банку пива.
- Вот оно, счастье! - объявила она. Почти ничего не съев, я заканчивал
третье виски со льдом. При виде того, как ест она, мой аппетит заклинило.
- На десерт могу предложить шоколадный торт, - сказал я. Разумеется,
через минуту торта не стало. Глядя на нее, я чувствовал, как мой желудок
поднимается к горлу. Я люблю готовить и угощать. Но, что ни говори, у всего
должен быть предел.

x x x


Думаю, именно поэтому мой пенис не встал, когда нужно. Просто все мои
мысли были сосредоточены на желудке. И все же такого фиаско - чтобы мой
пенис подвел меня в нужный момент, - со мной не случалось, наверное, с года
Токийской Олимпиады. До этого проклятого вечера я жил, абсолютно уверенный в
своей потенции, и такая измена сразила меня наповал.

* XVIII Олимпийские игры 1964 г.

- Не бери в голову. Слышишь? Это все пустяки! - утешала меня
Длинноволосая Библиотекарша с Растянутым Желудком. После десерта мы стали
пить виски и пиво, прослушали две-три пластинки - и оказались в постели. За
свою жизнь я спал с разными девушками, но библиотекарши мне еще не
попадались. И, кроме того, я ни с кем до сих пор не оказывался в постели так
быстро. Видимо, с ней это вышло потому, что я умудрился ее накормить. В
любом случае, до финала дело не дошло. Мой желудок напрягся и разбух, как
пузо дельфина, а все, что ниже пояса, утратило всякую силу.
Она прижалась ко мне всем телом и погладила меня по груди.
- Ну, чего ты? С каждым случается. Не вздумай так ужасно
расстраиваться!
Но чем больше она меня успокаивала, тем глубже вгрызалось мне в нутро
осознание дикого факта: мой пенис предал меня, когда я на него рассчитывал.
Я призвал на помощь вычитанную где-то концепцию, будто висящий пенис
эстетичнее стоящего. Но это меня ни капельки не утешило.
- Ты когда в последний раз с женщиной спал? - спросила она.
Я порылся как следует в памяти.
- Недели две назад, кажется...
- И все было нормально?
- Ну разумеется! - ответил я. Что за черт. Каждый день кто-нибудь
спрашивает меня о сексе. Или сейчас так принято?
- И с кем же ты спал?
- С девушкой по вызову. По телефону заказываешь - приезжает.
- А может, от секса с подобной... дамой тебя гложет чувство вины?
- Скажешь тоже - "дама"! - мрачно усмехнулся я. - Девушка лет двадцати.
Ничего меня не гложет. Все было чисто, опрятно. Без неприятного осадка
внутри. Тем более, я уже не первый раз с такой спал.
- Ну, а дальше как обходился? Мастурбировал?
- Нет, - сказал я. "Дальше" меня завалило работой так, что до
сегодняшнего дня было некогда забрать любимый пиджак из химчистки.
Когда я сообщил ей об этом, она закивала с таким видом, будто теперь ей
все ясно.
- Все от этого! - убежденно сказала она.
- От того, что не мастурбировал?
- Да ну тебя! - отмахнулась она. - От того, что переработал. Ты же
постоянно в работе по уши, да?
- Ну, в общем, да... Пару дней назад не спал двадцать шесть часов
кряду.
- А что за работа?
- Да... С компьютерами вожусь, - ответил я. Как отвечаю всякий раз,
когда меня спрашивают о работе. Во-первых, это не совсем ложь, а во-вторых,
мало кто настолько соображает в компьютерах, чтобы приставать с дальнейшими
расспросами.
- Сутки напролет шевелить мозгами? Да это же дикий стресс! Вот ты и
отключился на время. С кем угодно бывает.
- Ну, не знаю... - мрачно сказал я. Может, так оно и есть. Физическая
измотанность, мандраж от кутерьмы за последние двое суток, и вдобавок -
столбняк от созерцания Обжорства Во Плоти. От такого кто угодно превратится
во временного импотента. Вроде бы убедительно.
Однако интуиция говорила мне: все не так просто. Здесь явно было что-то
еще. До сих пор я не раз уставал точно так же, и нервничал ничуть не меньше,
но моя потенция всегда удовлетворяла и меня, и кого положено. Видимо,
все-таки дело в женщине. Точнее - в какой-то ее особенности.
В особенности?
Растяженье желудка. Длинные волосы. Библиотека...
- Эй. Приложи-ка ухо к моему животу, - вдруг попросила она. И, откинув
одеяло, обнажилась с головы до пят.
Стройное, гладкое, очень красивое тело. Ни складочки, ни грамма лишнего
веса. Довольно большая грудь. Как она и просила, я поместил голову между ее
грудью и пупком и приложил ухо к гладкой, как ватман, коже. Чудеса: несмотря
на огромное количество пищи, которое загрузили в этот живот, я не назвал бы
его ни вздутым, ни даже просто тугим. Еда исчезла в нем, как исчезало все
подряд в бездонном пальто Харпо Маркса. Мягкий, уютный живот с теплой и
нежной кожей.

* Адольф (Харпо) Маркс (1888 - 1964) - один из пяти участников
американской комедийной труппы братьев

- Ну как? Что-нибудь слышно? - спросила она.
Я затаил дыхание и прислушался. Но не услыхал ничего особенного, кроме
ровного биения сердца. Так, лежа на опушке в далеком лесу, издалека
различаешь мерный стук топора дровосека.
- Ничего не слышно, - честно ответил я.
- Разве не слышно желудка? - удивилась она. - Ну, как там еда
переваривается...
- Я не очень хорошо разбираюсь, но это, по-моему, беззвучный процесс.
Пища растворяется в желудочном соке. Движение по кишечнику, в принципе,
происходит, но шуметь ничего не должно.
- Не может быть! Я ведь отлично чувствую, как желудок работает на всю
катушку. Ну-ка, послушай еще немного...
Я напряг слух и еще с полминуты лежал в тишине, рассеянно глядя на чуть
всклокоченный пушок на ее лобке. Но ничего, кроме ровного стука сердца, не
услышал. Мне вспомнилось кино "Враг внизу". Ее желудок выполнял свою миссию
так же яростно и беззвучно, как подлодка с Куртом Юргенсом на борту.

* Фильм (1957) американского режиссера Дика Пауэлла (1904 - 1963) с
немецким актером Куртом Юргенсом (1912 -

Я поднял голову, перелег на подушку, обнял ее за плечи. И стал слушать,
как пахнут ее волосы.
- У тебя есть тоник? - спросила она.
- В холодильнике, - ответил я.
- Хочу водки с тоником. Можно?
- Конечно.
- А ты что будешь?
- То же самое.
Встав с кровати, она ушла нагишом на кухню. Пока она готовила там водку
с тоником, я порылся в пластинках, поставил "Teach Me Tonight" Джонни
Мэтиса, вернулся в постель, и мы тихонько спели втроем: Джонни Мэттис, мой
обмякший пенис и я.

* Научи меня сегодня ночью (англ.).

- The sky is a blackboard... - напевал я себе под нос, когда она
вернулась с напитками на пачке книг о единорогах вместо подноса. И мы стали
пить водку с тоником под Джонни Мэтиса.

* Небо - школьная доска (англ.).

- Сколько тебе лет? - спросила она.
- Тридцать пять, - ответил я. Голые факты, не вводящие никого в
заблуждение, - одна из немногих радостей этой жизни. - Давно развелся, живу
один. Детей нет. Любовниц тоже.
- А мне двадцать девять. Через пять месяцев - тридцать.
Я снова посмотрел на нее. Она вовсе не выглядела на свои годы. Больше
двадцати трех я бы ей не дал. Совсем не обвисшая попка, на шее никаких
морщин... Похоже, я катастрофически теряю способность угадывать возраст
женщины с первого взгляда.
- Выгляжу я молодо, но мне правда двадцать девять, - повторила она. - А
ты точно не бейсболист какой-нибудь?
От удивления я поперхнулся и пролил водку с тоником себе на грудь.
- С чего бы? - сказал я. - Лет пятнадцать уже в бейсбол не играл.
Почему ты так решила?
- По-моему, я видела твое лицо в телевизоре. Но по телевизору я смотрю
только новости или бейсбол. Может, тебя в новостях показывали?
- Нет, никогда.
- А в рекламе?
- Ни разу.
- Ну что ж. Значит, обозналась... - вздохнула она. - Но ты все равно не
похож на компьютерного червяка. Все эти твои разговоры - про эволюцию, про
единорогов. Нож в кармане таскаешь...
И она показала на мои брюки, валявшиеся у кровати. Из заднего кармана
выглядывал нож.
- Я занимаюсь обработкой данных по биологии, - сказал я. - Одна фирма
создает дорогостоящие биотехнологии и боится, что их могут украсть. Сама,
небось, знаешь: компьютерное пиратство - бич современного общества...
- Да ну? - Она явно не верила ни единому моему слову.
- В конце концов, ты вон тоже на работе с компьютером возишься, и тоже
не похожа на компьютерного червяка.
Она легонько постучала ногтями по передним зубам.
- Но я-то пользуюсь им - ты сам видел, как: только для повседневных
надобностей. Ввела название книжки, определила номер, узнала - взяли ее или
на полке стоит. Ну, еще калькулятором могу пользоваться, понятное дело... Я
после университета пару лет на компьютерные курсы ходила.
- А что за компьютер у тебя в библиотеке?
Она назвала модель. Офисный, последнего поколения. Среднего класса, но
более навороченный, чем казалось на первый взгляд. При умении можно выжать
расчеты довольно высокого уровня. Однажды я сам на таком работал.
Пока я, закрыв глаза, размышлял о компьютерах, она принесла из кухни
еще водки с тоником. Мы откинулись на подушки и стали пить по второй.
Закончилась пластинка, игла проигрывателя вернулась на рожок, а я все крутил
в голове песенки Джонни Мэтиса. Пока, наконец, опять не забубнил под нос:
"The sky is a blackboard...".
- Эй... Тебе не кажется, что мы неплохая пара? - вдруг спросила она, в
очередной раз касаясь ледяным стаканом моей подмышки.
- Неплохая пара? - не понял я.
- Ну, сам посмотри: тебе тридцать пять, мне двадцать девять. В самый
раз, верно же?
- В самый раз? - не понял я. Повторять попугаем чужие слова у меня
становилось дурной привычкой.
- Ну, такой возраст, когда легче понять проблемы друг друга - и каждый
достаточно одинок, чтобы дорожить отношениями. Я бы в твою жизнь не лезла,
жила бы сама по себе. Или я тебе не нравлюсь?
- Да нет, конечно, нравишься... - сказал я. - У тебя растяженье
желудка, у меня импотенция. Может, и правда идеальная пара.
Рассмеявшись, она отняла пальцы от стакана и обвила ими мой пенис.
Ладонь ее была такой ледяной, что я чуть не выпрыгнул из постели.
- Он у тебя быстро поправится, вот увидишь! - прошептала она мне на
ухо. - Я его вылечу. Но ты не волнуйся, с этим можно не торопиться. Для меня
в жизни еда важнее, чем секс. А секс - как хороший десерт. Когда он есть -
прекрасно, нет - не страшно, можно и без него обойтись. И кроме этого есть
чем заняться.
- Значит, десерт... - снова повторил я.
- Десерт, - подтвердила она. - Но об этом я тебе еще расскажу. Давай-ка
сперва разберемся с твоими единорогами. Ты ведь из-за этого меня позвал,
разве нет?
Кивнув, я поставил на пол стаканы. Она отпустила мой пенис и взялась за
книги. То были "Археология животных" Бертлэнда Купера и "Книга вымышленных
существ" Борхеса.
- Перед тем, как к тебе прийти, я пролистала обе книги. Если говорить
совсем просто, этот (она помахала Борхесом) рассматривает единорогов как
выдуманных животных, наравне с драконами и русалками. А этот (она помахала
Купером) считает, что отрицать их существование в прошлом оснований пока
нет, и призывает на помощь факты. Но и тот, и другой, как ни обидно, о
единорогах пишут совсем немного. По сравнению с драконами или вампирами -
просто кот наплакал. Может быть, потому, что единороги вели очень тихий и
незаметный образ жизни, не знаю... В общем, ты извини, но больше я у себя в
библиотеке ничего не нашла.
- Этого достаточно. Пока я хотел бы получить самое общее представление
о единорогах.
Она протянула мне книги.
- Если не трудно, почитай что-нибудь вслух, а? - попросил я. - На слух
легче ухватывать суть.
Она кивнула, взяла "Книгу вымышленных существ" и раскрыла в самом
начале.
- "Точно так же, как нам неведом смысл Космоса, мы не можем понять и
смысла дракона", - зачитала она. - Это из предисловия.
- Воистину, - согласился я.
Затем она раскрыла книгу ближе к концу - там, где торчала закладка.
- Первое, что тебе следует знать: различают два вида единорогов.
Единорог в представлении Запада - и единорог китайский. Эти два вида очень
сильно отличаются друг от друга - и внешним видом, и тем, как к ним
относились люди. Вот так, например, его описывали греки: "Туловищем он схож
с лошадью, головою с оленем, ноги, как у слона, а хвост кабаний, ржет он
отвратительным голосом, посреди лба торчит черный рог длиною в два локтя;
говорят, что этого дикого зверя невозможно поймать живьем". А вот как
выглядит китайский: "Туловище у него оленье, хвост бычий, копыта лошадиные.
Его короткий рог, растущий на лбу, сплошь из мяса; шерсть на спине пяти
разных цветов, а брюхо бурое или желтое"... Ну как? Совсем разные звери, а?

* Хорхе Луис Борхес, "Книга вымышленных существ" (пер. с англ. Е.
Лысенко). Здесь и далее цитируется по

- И не говори, - согласился я.
- Причем отличаются они не только внешностью, но и характером, и
мотивацией поведения. У европейцев единороги жестоки и агрессивны. Только
представь: рог длиною в два локтя - это же почти метр! А Леонардо да Винчи
считал, что есть лишь один способ поймать такого зверюгу: "если положить
перед ним девицу, он из чрезмерного сладострастия забывает о своей
свирепости и кладет голову девице на лоно. Тут-то охотники и ловят его".
Соображаешь, какую роль здесь играет рог?
- Да уж...
- В отличие от него, китайский единорог, ки-лин, - очень кроткое
существо, и встреча с ним приносит удачу. Это одно из четырех сулящих благо
животных, наряду с драконом, фениксом и черепахой. А также - главное из
трехсот шестидесяти пяти животных, живущих на суше. Характер у него такой
деликатный, что при ходьбе он старается не наступить даже на самую крохотную
живую тварь, а траву ест только засохшую. Продолжительность жизни этого
животного - тысяча лет, а его появление предвещает рождение справедливого
правителя. Например, мать Конфуция, когда ходила беременной, все время
смотрела на единорога. "Семьдесят лет спустя охотники убили ки-лина, у
которого на роге еще сохранился клочок ленты, повязанный матерью Конфуция.
Конфуций пришел посмотреть на единорога и заплакал, ибо почувствовал, чему
служит предвестьем гибель этого невинного, таинственного животного, и еще
потому, что в этой ленте таилось его прошлое"... Здорово, правда? Дальше
единорог упоминается в китайских летописях тринадцатого века.

* У Борхеса - "из 360-ти".

Она перевернула страницу.
- "Разведывательная экспедиция Чингисхана, готовившего вторжение в
Индию, встретила в пустыне существо, "подобное оленю, с головой лошади, с
одним рогом на лбу и зеленой шерстью", которое могло разговаривать, и
которое, обратившись к ним, сказало: "Пора вашему господину возвращаться на
родину". Один из министров Чингисхана, посоветовавшись с мудрецами, объяснил
ему, что это был чио-туан, разновидность ки-лина. "Четыреста лет великая
армия сражалась в западных краях, - сказал министр. - Небеса, коим противно
кровопролитие, посылают тебе предупреждение через чио-туана. Ради всех
богов, убереги империю от крови. Умеренность принесет безграничную радость".
Император отказался от своих военных замыслов".

* У Борхеса - "четыре года".

Она закрыла книгу и перевела дух.
- В общем, сам видишь: на Востоке и на Западе это совершенно разные
животные. Китайский единорог символизирует мир и спокойствие, европейский -
агрессию и похоть. Но что один, что другой - вымышленные существа, а раз
так, то какими качествами их ни наделяй - все едино.
- Значит, единорогов в действительности не существует?
- Есть порода дельфинов, которых называют "единорогами", хотя если
разобраться - это у них не рог, а клык верхней челюсти, проросший сквозь
лобную кость. Прямой и длинный, два с половиной метра, покрыт резьбой
наподобие дрели. Но эта тварь живет только в открытом море и слишком редка,
чтобы люди могли так уж часто встречать ее в те времена. Зато в мезозое
животные, подобные единорогам, были. Вот, например...

* Нарвалы - млекопитающие, внешне похожие на дельфинов. Обитают в
полярных морях. Описываемый "рог"

Она взяла "Археологию животных" и раскрыла где-то на второй половине.
- Вот это - два вида жвачных, обитавших на Североамериканском
континенте в мезозойский период, то есть примерно двадцать миллионов лет
назад. Справа - цинтетоцерус, слева - кураноцерус. Хотя и тот, и другой
трехрогие, один рог больше других и отстоит отдельно.
Я взял у нее книгу и посмотрел на картинку. Цинтетоцерус сильно
смахивал на гибрид пони с оленем. Два рога у него располагались на голове,
как у коровы, а еще один, длинный, красовался на кончике носа, разветвляясь
на манер буквы "у". В отличие от него, у кураноцеруса была морда пошире, два
рога на голове напоминали оленьи, а еще один - длинный и острый - торчал изо
лба, круто загибаясь назад. Абсолютно нелепые создания.
- Но почти все звери с нечетным числом рогов постепенно исчезли с лица
Земли, - продолжала она, забирая у меня книгу. - По крайней мере, среди
млекопитающих ни однорогих, ни трех-, ни пяти-, ни семирогих практически не
осталось. Всех смыло эволюцией. А если точнее, они с самого начала были
выкидышами эволюции. Причем, не только среди млекопитающих: существовал и
трехрогий динозавр - гигантский трицератопс, но и он считается редчайшим
исключением. Рога для животного - прицельное оружие ближнего боя, поэтому в
третьем роге никакой нужды нет. Это ясно на примере обычной вилки. Три зубца
вонзать труднее, чем два, верно? Давить сильнее приходится. Более того: если
один рог случайно зацепится за что-нибудь, остальные два тоже не воткнутся
куда нужно. А уж если драться со многими противникам сразу, очень трудно
срочно вынуть три рога из одного врага, чтобы тут же вонзить в другого...
- Слишком большое сопротивление, и слишком долго вынимать, - кивнул я.
- Именно так! - подтвердила она, тыча три пальца мне в грудь. - Это и
есть основной недостаток многорогости. Низкая выживаемость. В этом смысле
два рога или даже один куда эффективнее. У однорогости, впрочем, другое
слабое место... Хотя сперва, наверное, лучше рассказать о целесообразности
именно двух рогов. Самое ценное в двух рогах - то, что они разделяют
нагрузку на две стороны. Поведение многих животных определяется как раз тем,
что они поддерживают баланс между своими правой и левой половинами,
равномерно распределяя силы по всему телу. Потому и ноздри в носу две, и во
рту левая и правая части функционируют автономно. Пупок, конечно, всего один
- но это, в каком-то смысле, уже рудимент.
- А пенис? - спросил я.
- Пенис составляет пару с влагалищем. Как сосиска с булкой в хотдоге.
- В самом деле... - только и сказал я. Что тут еще сказать?
- Но главное - глаза. Это контрольный пункт как при защите, так и при
нападении, поэтому рациональнее всего, когда рога располагаются у самых
глаз. Хороший пример - носорог. В принципе, он-то и является единорогом. А
знаешь, почему? Потому что ужасно близорук. Однорогость - следствие
близорукости. Один дефект породил другой. А выживал он до сих пор лишь
потому, что травоядный и покрыт мощным панцирем. Потому и защищаться особо
не нужно. В этом смысле он ничем не отличается от трицератопса. И все-таки
настоящий единорог, если судить по картинкам, совсем не такой. И панциря
нет, да и выглядит гораздо, хм...
- Беззащитнее, - подсказал я.
- Вот-вот. Защита у него такая же безнадежная, как у оленя. А если он
еще и близорук, ему просто крышка. Ни острое обоняние, ни чуткий слух не
спасут, если ты в западне, а защищаться практически нечем. Охотиться на
такое животное - все равно что палить по домашнему гусю из дробовика.
Следующий недостаток одного рога: потерял его - и твоя песенка спета. Жизнь
однорогих - это путешествие через пустыню Сахара без сменных покрышек.
Понимаешь, о чем я?
- Понимаю.
- И, наконец, последний минус: один рог очень трудно куда-либо с силой
вонзить. Ну, сравни, например, как действуют наши задние и передние зубы.
Коренными кусать легче, правда? Потому что в нашем теле срабатывает
элементарный принцип рычага. Чем дальше объект от центра тяжести, тем
труднее применить к нему силу... В общем, теперь ты сам понимаешь: единорог
- не животное, а какой-то ходячий дефект. И с точки зрения эволюции он -
бракованная игрушка.
- Да, теперь кое-что понятно, - сказал я. - А ты здорово объясняешь.
Польщенная, она рассмеялась и снова погладила меня пальцами по груди.
- Но и это еще не все. Если рассуждать логически, только одно условие
могло бы уберечь таких несовершенных тварей от полного вымирания. И это -
самая важная часть моего рассказа. Как думаешь, что это за условие?
Скрестив руки на груди, я задумался на минуту-другую, но на ум пришло
только одно:
- Отсутствие естественных врагов?
- Умница! - Она наградила меня поцелуем. - А теперь смоделируй
ситуацию, в которой у них нет естественных врагов.
- Ну, во-первых, они должны обитать в изоляции от остального мира.
Чтобы к ним не могли проникнуть никакие хищники. Что-нибудь вроде
"Затерянного мира" Конан-Дойля - высокогорное плато, или глубокий кратер,
или еще какая-то зона, обнесенная горами или стеной...
- Молодчина! - снова похвалила она и подушечками пальцев пробежала, как
по струнам, по моим ребрам напротив сердца. - Так вот, существует одна
архивная запись. Согласно ей, именно в таком месте, похожем на твое
описание, и нашли череп единорога.
Я судорожно сглотнул. Проблуждав в неизвестности, я вышел-таки на
тропинку, ведущую к Истине.
- Это случилось в России в сентябре 1917 года...
- Первая мировая война, - попробовал вспомнить я. - Месяц до
Октябрьской революции. Правительство Керенского накануне восстания
большевиков.
- Один русский солдат обнаружил его, когда рыл окоп на линии
германо-украинского фронта. Солдат принял находку за череп обычной коровы,
отбросил в сторону и продолжал рыть свой окоп. И если бы не случайность,
тайна веков, лишь на минуту увидевшая свет, так и осталась бы погребенной во
мраке истории. Но вышло так, что командовал этим отрядом молоденький
ротмистр, мобилизованный на войну прямо из аспирантуры Петроградского
университета. Да не откуда-нибудь, а с факультета биологии. Ротмистр
подобрал череп, забрал к себе, тщательно исследовал. И обнаружил, что имеет
дело с черепом животного, какого не встречал ни разу в жизни. Ротмистр
немедленно связался с заведующим кафедрой Петроградского университета,
вызвал на место "раскопа" экстренную экспедицию, прождал какое-то время, но,
разумеется, все впустую. Россия тогда погрузилась в полный хаос, государство
не могло обеспечить фронт ни продовольствием, ни боеприпасами, ни
медикаментами. По всей стране бунты и забастовки, - какие уж там научные
экспедиции, тем более на линию фронта! Но даже если бы такая экспедиция и
появилась, никаких условий для исследований ей бы, мягко говоря, никто не
создал. Русская армия терпела поражение за поражением, и не исключено, что
место для раскопок уже стало бы немецкой территорией.
- И что с ним стало, с этим ротмистром?
- Через два месяца его повесили на столбе. Вдоль дорог от Украины до
Москвы тянулись телеграфные столбы, на которых большевики вешали офицеров -
выходцев из буржуазии. Хотя этот бедняга и политикой-то не интересовался,
простой аспирант-биолог...
Я представил себе огромную Россию, уставленную телеграфными столбами, с
которых свисали трупы офицеров, и мне стало не по себе.
- Тем не менее, в октябре, перед самой революцией, ротмистр успел
передать череп раненому солдату, которому доверял, - с обещанием, что если
тот доставит находку профессору Петроградского университета, получит щедрое
вознаграждение. Солдат смог выписаться из госпиталя и приехать в Петроград
только в феврале следующего года, когда университет был временно закрыт. Все
студенты по уши в революции, преподаватели - кто в эмиграции, кто в бегах;
какая уж тут наука. Делать нечего: солдат решил, что получит свое
вознаграждение как-нибудь позже, отдал коробку с черепом на хранение своему
шурину, который держал в Петрограде лавку "Все для лошадей", а сам уехал в
родную деревню километров за триста от столицы бывшей империи. Неизвестно
почему, но больше никогда он в Петрограде не появлялся, и коробка с черепом
чуть ли не двадцать лет провалялась на складе у шурина-коневода.
Снова на божий свет странный череп извлекли в 1935 году. Ленин умер,
Петроград переименовали в Ленинград, Троцкий бежал за границу, власть в
стране прибрал к рукам Сталин. В Ленинграде уже почти никто не ездил на
лошадях. Постепенно разорявшийся коневод решил распродать половину лавки и
переоборудовать заведение в магазинчик "Все для хоккея".
- Для хоккея? - удивился я. - У Советов в тридцатые годы уже был
хоккей?
- Откуда я знаю? Я тебе пересказываю, что прочитала. Но вообще-то
Ленинград после революции был вполне современным городом. И уж в хоккей там,
наверно, играли все кому не лень.
- Ну, может быть...
- В общем, хозяин лавки, расчищая склад, наткнулся на коробку,
оставленную ему зятем в 1918 году, и вскрыл ее. Сразу под крышкой он
обнаружил письмо на имя профессора Петроградского университета. В письме
было написано: "Лицу, потрудившемуся доставить Вам сие, прошу выплатить
соответствующее вознаграждение". Хозяин лавки, не будь дурак, взял коробку с
письмом, пришел с нею в университет - теперь уже Ленинградский - и
потребовал встречи с профессором. Однако профессор, которого он искал,
оказался евреем, которого сослали в Сибирь, еще когда Троцкого объявили
врагом народа. Лавочник сразу смекнул, что человека, который мог заплатить
ему как следует, он уже никогда не встретит, а дальнейшее хранение черепа
непонятного зверя ни копейки не принесет. И потому он нашел другого
профессора-биолога, рассказал ему вкратце историю черепа, отдал коробку и
вернулся домой, разбогатев на пару медяков.
- Значит, через восемнадцать лет череп все-таки добрался до
университета, - подытожил я.
- Слушай дальше, - продолжала она. - Профессор исследовал череп очень
тщательно, до последнего уголка, и в итоге пришел к тому же выводу, что и
молодой аспирант за восемнадцать лет до этого: данный череп не принадлежит
ни одному из существ, обитающих на Земле в наши дни, а также ни одному из
известных науке животных древности. Больше всего он напоминал олений, да и
нижняя челюсть ясно говорила о том, что хозяин черепа был копытным и
травоядным. Хоть и более широкоскулым, чем олень. Но главное, что отличало
его от любого оленя, - длинный рог, одиноко торчавший прямо посреди лба.
Иначе говоря, это и был единорог.
- Рог? - изумился я. - Изо лба торчал рог?
- Ну да. Хотя и не весь целиком - только обломок остался. Длиной
сантиметра три. Но даже по этому обломку несложно предположить, что когда-то
он был длиной сантиметров двадцать, а формой походил на рог антилопы. Сам
представь, если диаметр у основания, ну... сантиметра два.
- Сантиметра два, - повторил я машинально. Диаметр ямки на лбу у
черепа, что подарил мне старик, составлял ровно два сантиметра.
- Профессор Перов - так его звали - собрал экспедицию из нескольких
аспирантов и ассистентов, выехал на Украину и около месяца продолжал
тщательные раскопки там, где когда-то рыл окопы отряд молодого ротмистра. И
хотя больше таких черепов, к сожалению, обнаружить не удалось, - именно
здесь ученые открыли множество бесценных для науки фактов и явлений.
Местность эта, называемая в народе Волтафильским плато, в военное время
считалась одной из редчайших на Западной Украине естественных высот,
идеальных для укрепления и обороны. Именно поэтому в Первую мировую войну
русские, австрийцы и немцы дрались здесь как полоумные за каждый квадратный
метр - и потому же во Вторую мировую сталинская и гитлеровская артиллерии
перемололи несчастное плато до полной неузнаваемости. Впрочем, это уже было
позже. Профессора же привлек, в первую очередь, очень странный факт: все
кости, выкопанные в этой долине, разительно отличались от костей любых
животных, когда-либо обитавших в данном регионе Земли. И профессор Перов
выдвинул гипотезу о том, что, скорее всего, долина эта в древности
представляла собою кратер остывшего вулкана, внутри которого сложились свои,
отличные от окружающего мира флора и фауна. А если проще - тот самый
"Затерянный мир", о котором ты говорил.
- Кратер?
- Да, круглое плато, обнесенное стеной неприступных гор. Но за десятки
тысяч лет горы понемногу осели и приобрели вид обычных холмов. Отсутствие в
долине хищников, изобилие горных родников и роскошных пастбищ навело
профессора на мысль, что здесь могли бы выжить даже такие выкидыши эволюции,
как единороги. Обо всем этом профессор написал трактат под названием
"Соображения по поводу уникального микромира на Волтафильском плато" и,
приложив к нему шестьсот тринадцать археологических, ботанических и
зоологических образцов, в августе 1936-го года представил сей труд на
рассмотрение Академии наук СССР.
- И его, конечно же, не оценили.
- Ты прав. Его гипотезу почти никто не воспринял всерьез. К тому же,
как назло, именно в эти годы между Московским и Ленинградским университетами
шла борьба за главенство в Академии. Положение ленинградцев было шатким: в
их исследованиях вечно недоставало "диалектического подхода", из-за чего им
постоянно урезали финансирование, грозя посадить на хлеб и воду. И тем не
менее, отрицать существование черепа единорога никто не посмел. То есть,
гипотезы гипотезами, но если вещь реально существует, игнорировать ее
невозможно. И Академия назначила специальную комиссию по изучению
загадочного объекта. С десяток экспертов в течение года заново исследовали
каждый квадратный сантиметр черепа и с большой неохотой пришли к
единодушному выводу: да, этот череп естественного происхождения, подделкой
не является и действительно принадлежит особи, которую можно
охарактеризовать условным термином "единорог". И в конечном итоге, Президиум
Академии наук постановил: считать хозяина данного черепа оленем-мутантом, то
есть единичным случаем, не характерным для эволюции видов. Череп вернули
профессору в Ленинградский университет, а вопрос закрыли.
Несколько лет профессор Перов ждал, что ветер судьбы переменится, и
результаты его исследований признает ученый свет, но в сорок первом году
разразилась война с Германией, и надежды угасли, а в сорок третьем, морально
раздавленный, он скончался. Череп же пропал неизвестно куда еще в сорок
втором, во время блокады Ленинграда. После того, как немецкая артиллерия и
русские бомбардировщики практически сровняли с землей университет, уже никто
не знал, куда делся череп. Так исчезло единственное в мире вещественное
доказательство существования единорогов.
- Так что же, вообще ничего не осталось?
- Кроме фотографий - ничего.
- Фотографий?
- Ну да, снимков черепа. Профессор сделал около сотни. Часть уцелела и
до сих пор хранится в архиве Ленинградского университета. Вот, например,
один.
Я взял у нее книгу и взглянул на фото. Изображение было размытым, но
общие контуры предметов считывались неплохо. Череп стоял на столе, покрытом
белой тканью. Рядом, для сравнения размеров, лежали наручные часы. В центре
лба на снимке был нарисован белый кружок, уточнявший, где находится рог.
Никаких сомнений: этот череп и тот, что подарил мне старик, принадлежали
животным одной породы. У первого рог частично сохранился, у второго нет, но
все остальное совпадало один к одному. Глаза мои скользнули к черепу на
телевизоре. Замотанный в футболку, он издали сильно смахивал на мирно
дремлющего кота. Я немного поколебался, не рассказать ли о нем моей
лекторше. Но все же решил молчать. В конце концов, на то они и секреты,
чтобы о них знало как можно меньше народу.
- Остается вопрос, действительно ли его уничтожило при бомбежке, -
сказал я.
- Как знать... - ответила она, теребя мизинцем челку. - Если верить
этой книге, Ленинград после войны остался в таких руинах, точно по городу
проехались огромным катком; и больше всего пострадал именно тот район, где
находился университет. Так что черепа, скорее всего, больше не существует.
Не исключено, конечно, что профессор еще до начала блокады спрятал его в
безопасном месте, или же он каким-то образом попал в руки немцев, а те
увезли его в Германию как трофей... Так или иначе, следы черепа теряются.
Я еще раз посмотрел на фото, захлопнул книгу, положил на подушку. И
задумался: является ли череп на телевизоре черепом с фотографии - или же
принадлежит другому единорогу, которого откопали где-то еще? Проще всего,
конечно, спросить об этом напрямую у старика. Мол, откуда у вас этот череп и
зачем вы подарили его мне?.. А я ведь скоро встречусь со стариком, чтобы
отдать результаты шаффлинга! Ну вот, тогда и спрошу. А до тех пор, как тут
ни ломай себе голову, с мертвой точки все равно не сдвинуться.
Пока я думал об этом, рассеянно глядя в потолок, моя гостья положила
голову мне на грудь и прижалась к боку. Я обнял ее. Оттого ли, что ситуация
с единорогами немного прояснилась, мне стало легче. И только самочувствие
пениса не хотело улучшаться, хоть плачь. Но вздымался мой пенис или
болтался, как резиновый шланг, - ей, похоже, было до лампочки. С беззаботным
видом она прижималась ко мне, выводя ноготками на моем животе ей одной
понятные загогулины.

10

КОНЕЦ СВЕТА
Стена

Хмурым вечером я подхожу к сторожке и вижу, как моя тень помогает
Стражу чинить телегу. Выкатив ее на площадь перед Воротами, они снимают
прогнившие доски с бортов и заменяют их новыми. Страж ловко проходится по
новым доскам рубанком, а тень приколачивает их молотком. С тех пор, как мы
расстались, моя тень почти не изменилась. Выглядит вполне здоровой, только
движения какие-то неуклюжие да под глазами собрались морщинки затаенного
недовольства.
Когда я подхожу, оба отрываются от работы и оглядываются на меня.
- По делу пришел? - спрашивает Страж.
- Ага... Поговорить надо, - отвечаю я.
- Мы скоро передохнем. Подожди в доме, - говорит Страж, отворачиваясь к
недоструганной доске. Моя тень еще раз зыркает в мою сторону - и лишь
яростнее колотит молотком. Похоже, зла на меня как черт.
Зайдя в сторожку, я сажусь за стол и жду, когда придет Страж. На столе,
как всегда, бардак. Порядок на столе Страж наводит, только когда собирается
точить свои ножи. Обычно стол завален грязными чашками, деревянными
болванками, курительными трубками, засыпан молотым кофе пополам со стружкой.
И только ножи на стене неизменно развешаны стройными, безупречными рядами.
Стража нет очень долго. Я сижу, развалясь на стуле, и разглядываю
потолок. В этом городе ужасно много времени, которому некуда деться. И
местные жители знают самые разные способы его убивать.
Время идет, а со двора все доносятся визг рубанка и стук молотка.
Наконец дверь распахивается, но в дом входит не Страж, а моя тень.
- Долго разговаривать времени нет, - быстро говорит она, проходя мимо
меня. - Я только на минутку за гвоздями.
Моя тень открывает дверь кладовой и достает с правой полки ящик с
гвоздями.
- В общем, слушай внимательно, - говорит она, выбирая из ящика гвозди
нужной длины. - Первым делом ты должен изготовить карту Города. Да не по
чьим-то рассказам, а обойти все сам и нарисовать то, что видел своими
глазами. До последней мелочи.
- На это нужно время, - говорю я.
- Хорошо бы передать мне эту карту до конца осени, - торопливо говорит
тень. - К карте приложи объяснения. Особенно важно - подробные описания
Стены, Восточного Леса и мест, где втекает и вытекает Река. Это все.
Сделаешь?
С этими словами моя тень открывает дверь и выходит. Когда дверь
закрывается, я подробно восстанавливаю в памяти все, что она просила: Стена,
Восточный Лес, вход-выход Реки... А что? Составить карту Города - и в самом
деле неплохая идея! Наконец-то смогу представить, как он выглядит полностью
и из чего состоит. Да и свободное время проведу с пользой. Не говоря уже о
радости от того, что моя тень мне все еще доверяет.
Чуть погодя возвращается Страж. Войдя в дом, первым делом вытирает
полотенцем вспотевший лоб, затем отмывает грязь. И наконец поворачивается ко
мне:
- Ну? Что там у тебя?
- Я пришел повидаться со своей тенью, - говорю я.
Страж несколько раз кивает, набивая трубку табаком, потом закуривает.
- Сейчас пока нельзя, - говорит он. - Жаль, но тебе еще рано. В это
время года тени еще слишком сильны. Подожди, пока дни станут короче. Так
будет лучше... - Он ломает в пальцах спичку и бросает в тарелку на столе. -
Лучше для тебя самого. Будешь привечать свою тень, пока она от тебя не
отвыкла, - потом хлопот не оберешься. Я такого уже много навидался. Так что
не обижайся, но придется подождать.
Я молча киваю. Что ему ни скажи, он все равно сделает по-своему; а с
тенью поговорить, пускай и недолго, все-таки удалось. Остается набраться
терпенья и ждать, когда он позволит нам встретиться.
Поднявшись со стула, Страж подходит к умывальнику, наливает воды в
большую глиняную кружку, выпивает до дна, опять наливает, опять выпивает - и
так несколько раз.
- Как с работой? Получается?
- Да... Втягиваюсь потихоньку, - отвечаю я.
- Это хорошо, - кивает Страж. - Кто работает как следует, тот и живет
по-людски. А у тех, кто не умеет хорошо работать, вечно всякая чушь в
голове.
За окном слышно, как моя тень по-прежнему забивает гвозди.
- Пойдем-ка прогуляемся, - предлагает Страж. - Покажу кое-что
интересное.
Я выхожу за ним на улицу. Моя тень, забравшись в телегу, приколачивает
последнюю доску. Не считая колес, телега совсем как новая.
Страж ведет меня через площадь к подножью Обзорной Башни. Время -
полдень, душный и пасмурный. Небо над Стеной затягивают с запада черные тучи
- вот-вот хлынет ливень. Рубашка на Страже насквозь промокла от пота и,
облепив его огромную спину, источает едкую вонь.
- Это Стена, - говорит Страж и похлопывает ладонью по Стене, как по шее
лошади. - Семь метров высотой, вокруг всего Города. Перебраться через нее
могут разве что птицы. Ни входа, ни выхода, кроме этих Ворот, больше нет.
Раньше были еще Восточные Ворота, но теперь их кто-то за муровал. Кладка,
сам видишь, кирпичная, но кирпич не простой: ничем его не разбить и не
развалить. Ни пушечным ядром, ни землетрясением, ни ураганом.
Наклонившись, Страж подбирает с земли увесистое поленце и начинает
обстругивать его ножом. Нож строгает на удивленье легко, и поленце почти
сразу превращается в тонкий клинышек.
- Приглядись получше, - говорит он. - В кладке нет швов. Кирпичи так
плотно притерты друг к другу, что не пролезет и волосок.
Он пробует втиснуть тонко заточенный клинышек в щель меж двух кирпичей,
но тот не входит даже на миллиметр. Тогда Страж выбрасывает клинышек и
скребет кирпичи ножом. Несмотря на пронзительный скрежет, нож не оставляет
на кирпиче ни царапины. Страж хозяйским взглядом осматривает лезвие и лишь
потом закрывает нож и прячет в карман.
- Никто не может повредить Стену. Или взобраться на нее. Потому что
Стена совершенна. Запомни это как следует. Никому не дано выйти отсюда. А
значит, не стоит забивать голову всякой чушью.
Он кладет огромную ладонь мне на плечо.
- Знаю, тебе нелегко. Но пойми: каждый через это проходит. И ты должен
потерпеть. Зато потом придет избавление. И все страдания, все тяжкие мысли
уйдут. Все до одной. Наши чувства мимолетны, и ценности в них ни на грош.
Забудь свою тень. Здесь - Конец Света. Здесь кончается все, и больше некуда
уходить. Ни тебе, ни кому бы то ни было.
И он снова похлопывает меня по плечу.

x x x


На обратном пути я останавливаюсь на Старом Мосту и, облокотившись о
перила, гляжу на Реку и прокручиваю в голове то, что сказал мне Страж.
Конец Света...
Стало быть, я бросил свой старый мир и очутился здесь, в Конце Света.
Но как это произошло, что заставило меня это сделать и какой во всем этом
смысл - ничего этого я вспомнить не мог. Что-то - некая сила - зашвырнула
меня сюда. Огромная несправедливая сила. Из-за которой я потерял свою тень,
потерял память, а скоро, того и гляди, потеряю себя.
Под ногами приятно журчит Река. Посреди Реки, подо мною, - отмель с
плакучими ивами. Их понурые ветви то и дело погружаются в воду, их сносит
течением, отчего все деревья качаются в странном, завораживающем танце. Вода
в Реке красивая, прозрачная - видно, как вокруг валунов в запрудах
собираются стайки рыб. Глядя на реку, я, как всегда, впадаю в спокойное
Созерцание.
Если с моста по ступенькам сойти на отмель, прямо под ивами можно
увидеть скамейку, вокруг которой отдыхает пять или шесть зверей. Я люблю
спускаться сюда, доставать из кармана хлеб и угощать их. Они вертят
спросонья головами, потом замечают меня и берут куски хлеба губами с моей
ладони. Но кормить с руки мне удается только детенышей или старых зверей.
Чем дальше осень, тем больше глубокие озера их глаз подергивает дымка
печали. Листья не деревьях меняют цвет, трава жухнет, - и они понимают:
близятся голодные времена. Для меня же, как предсказывает старик, грядет
пора долгих, тяжелых страданий.

11

СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ
Одевание. Арбуз. Хаос

В полдевятого она поднялась, собрала с пола разбросанную одежду и стала
не торопясь одеваться. Я валялся в постели, уткнувшись носом в локоть, и
рассеянно, вполглаза наблюдал, как она это делает. Плавные движения, с
которыми она надевала одну вещь за другой, наполняла скупая и кроткая грация
зимней птицы, что не желает расходовать зря силы. Девушка задернула молнию
на юбке, застегнула пуговицы на блузке - сверху вниз, одну за другой.
Наконец, присев на кровать, натянула чулки. И поцеловала меня в щеку. На
свете есть много женщин, которые соблазнительно раздеваются, но
соблазнительно натягивающих одежду, могу спорить, найдется немного.
Закончив, она взбила ладонями волосы, и мне сразу почудилось, будто комнату
проветрили.
- Спасибо за ужин, - сказала она.
- Не стоит, - отозвался я.
- Ты всегда столько готовишь? - поинтересовалась она.
- Если срочной работы нет, - ответил я. - Когда много работы, вообще не
готовлю. доедаю, что осталось, или ем где-нибудь в ресторане.
Она прошла в кухню, опустилась на стул, достала из сумочки сигареты и
закурила.
- А я, представляешь, совсем никогда не готовлю. Во-первых, не очень
люблю; а во-вторых, как представлю: каждый день возвращаться с работы к семи
вечера, готовить много еды, потом все съедать до последней крошки, - так
руки сами опускаются. Эдак получается, будто вся жизнь - для того, чтоб
жевать, разве нет?
"Похоже на то", - мысленно согласился я.
Пока я одевался, она вынула из сумочки блокнот и ручку, написала что-то
и, вырвав страницу, протянула мне.
- Мой телефон, - пояснила она. - Захочешь встретиться, или будет лишняя
еда - звони. Сразу приду.

x x x


Забрав три книги о млекопитающих, она ушла, и в комнате воцарилась
странная, тревожная тишина. Я подошел к телевизору, размотал футболку и в
который раз воззрился на череп. И хотя тому не было никаких доказательств,
чем дольше я на него смотрел, тем отчетливее казалось, что передо мною - тот
самый череп, который молоденький ротмистр откопал на украинском фронте. Чем
дальше, тем сильнее мерещилось, будто с этим черепом связано столько
странных историй, что мне и не снилось. А может, мне так чудилось просто
потому, что час назад я сам услышал странную историю. Кто его знает. От
нечего делать я взял стальные щипцы и легонько ударил по черепу.
Затем сложил в раковину посуду, вымыл тарелки, стаканы, вытер кухонный
стол. Ну, что ж. Пора и за шаффлинг. Чтобы никто не смог помешать, я
поставил телефон на автоответчик, отключил дверной звонок и погасил свет во
всей квартире, оставив гореть только торшер на кухне. По крайней мере, часа
на два я должен забыть обо всем и сосредоточиться только на задании.
Мой пароль для шаффлинга - "Конец Света". Так называется чья-то личная
Драма, на основе которой я перетасовываю результаты стирки для последующей
обработки в компьютере. Под словом "драма" я подразумеваю не ту драму, что
можно увидеть по телевизору. Эта драма - нечто беспорядочное, без конкретных
сюжетных линий. И, в общем-то, я это называю драмой просто так, для
удобства. На самом деле, о том, что происходит в этой так называемой драме,
мне знать не положено. Все, что я знаю, - это ее название: "Конец Света".
Эту Драму выбрали для меня ученые верхнего эшелона Системы. Как только
я выучился на конвертора, закончил годичный курс тренировок и сдал последний
экзамен, они сунули меня в анабиоз и две недели снимали с моего
замороженного мозга энцефалограммы. Проверив весь мозг до последнего уголка,
они извлекли из него нервный центр, отвечающий за сознание, подобрали для
шаффлинг-пароля подходящую драму, ввели в этот центр и снова внедрили его в
мозг. И сообщили мне, что отныне мой пароль для шаффлинга - "Конец Света". И
что теперь у моего сознания двойная структура. То есть во мне существует
внешнее, хаотическое сознание, а внутри его, вроде косточки в соленой сливе,
- еще одно сознание, в котором этот хаос конденсируется.
Но вот что же именно внутри косточки, мне не объяснили.
- Этого тебе и знать не нужно, - сказали они. - Ведь нет ничего точнее
и определеннее, чем бессознательное мышление. Когда человек достигает
определенного возраста - по нашим расчетам, где-то около двадцати восьми
лет, - его мозг перестает развиваться. Все дальнейшие "перевороты сознания",
на самом деле лишь микроскопические изменения мозговой коры - ничтожнейшие,
если сравнивать с работой всего мозга в целом. В твоем же случае "Конец
Света" будет функционировать как ядро сознания до конца жизни. Это тебе
понятно?
- Понятно.
- Все анализы и теории ученых по сути - все равно что булавки, которыми
они пытаются разрезать арбуз. Они могут поцарапать арбузную корку, но им
никогда не добраться до мякоти. Именно поэтому мы сочли необходимым сразу
отделить мякоть от корки. Конечно, найдется немало идиотов, кому интересно
всю жизнь забавляться с коркой... В общем, - продолжали они, - теперь мы
должны навеки уберечь драму, выбранную для твоего пароля, от импульсов и
воздействий внешнего хаоса в твоей же голове. Представь, что мы рассказали
тебе содержание Драмы - дескать, там все происходит так или эдак. Иначе
говоря, очистили арбуз от корки. Несомненно, ты сразу захочешь в него
вцепиться, "переписать" эту драму по своему разумению. Дескать, здесь лучше
поступить так, там добавить этого... Как только это произойдет, драма пароля
потеряет свою универсальность - и шаффлинг окажется невозможен.
- Вот почему, - подхватил еще один, - мы снабдили твой арбуз очень
толстой коркой. Из-под нее ты можешь вызвать свою Драму в любую минуту.
Потому что она - это ты сам. Но узнать, что у нее внутри, ты не можешь. Все
происходит в море Хаоса. С пустыми руками ты проплываешь это море - и с
пустыми же выходишь на берег. Понимаешь, о чем я?
- Кажется, понимаю.
- Проблема не только в этом, - продолжал третий. - Как ты думаешь,
должен ли человек отчетливо понимать, как устроено его сознание?
- Не знаю, - ответил я.
- Вот и мы не знаем, - сказали мне. - Эта проблема выходит за рамки
науки. С ней уже столкнулись изобретатели бомбы в Лос-Аламосе.

* В июле 1945 г. группа ученых на военной базе Лос-Аламос (США)
изобрела первую в мире атомную бомбу. Хотя

- Строго говоря, тут проблема куда серьезнее, чем в Лос-Аламосе, -
добавил еще кто-то. - Этого нельзя не признать, если оглянуться на
прецеденты. И в каком-то смысле это, конечно, чрезвычайно опасный
эксперимент.
- Эксперимент? - переспросил я.
- Эксперимент, - повторили мне. - Ничего большего мы тебе рассказать не
можем. Извини.

x x x


После этого мне объяснили, как выполняется шаффлинг. В одиночку,
глубокой ночью, не на пустой, но и не на голодный желудок. Троекратным
сигналом с определенной частотой звука я вызываю Драму на связь. Но как
только связь установлена, мое сознание тут же погружается в Хаос. Внутри
этого Хаоса я преобразую полученные данные. По окончании шаффлинга я ничего
из этих данных не помню. Обратный шаффлинг, понятное дело, - то же самое, но
в обратном порядке. Для обратного шаффлинга применяется тот же сигнал, но с
другой частотой.
Такова программа, которую в меня внедрили. И в этом смысле я - не более
чем канал бессознательного мышления. Неведомую мне информацию перекачивают
через меня и отправляют дальше. Поэтому всякий раз, выполняя шаффлинг, я
ощущаю себя до ужаса неуверенным и беззащитным. Совсем не так, как во время
стирки. Стирка, конечно, отнимает силы и время, но там я могу собой
гордиться. знаю, что я - профессионал, который не зря ест свой хлеб. И
совершенно осознанно реализую в работе весь свой потенциал.
С шаффлингом все иначе. Никакой гордости, никакого потенциала. Здесь
меня просто используют. Кто-то незнакомый загружает в мое сознание невесть
что, делает там что-то мне неизвестное, выгружает и уносит неведомо куда-то.
В отношении шаффлинга я, собственно, и конвертором-то себя не считаю. О чем
тут говорить, если даже способ конвертации я сам выбирать не вправе.
Конвертор моего класса обладает лицензией и на стирку, и на шаффлинг, но
самостоятельно улучшать способы конвертации ему запрещено. Не нравится -
меняй работу. Я не хочу уходить со своей работы. Все-таки в Системе, если с
нею не ссориться, развиваешь свои способности как нигде, а тебе за это еще и
платят неплохо. Пятнадцать лет работы конвертором - и можно расслабиться на
всю оставшуюся жизнь. Ради чего я, собственно, и проходил раз за разом все
эти испытания повышенной сложности и сверхжесткие тренировки.

x x x


Выпивать перед шаффлингом не запрещают. Напротив - намекают, что
спиртное в малых дозах даже помогает снять напряжение. Но у меня свой
принцип: перед тем как погрузиться в Хаос, я стараюсь разогнать алкоголь.
Тем более сейчас. Уже два месяца - с тех пор, как заморозили "шаффлинг", - я
им не занимался, и именно теперь нужно быть осторожным вдвойне. Я принял
холодный душ, разогрелся пятнадцатиминутной зарядкой и выпил две чашки кофе.
Обычно этого мне хватает, чтобы выветрить всякий хмель.
Затем я отпер сейф, достал пачку страниц с результатами стирки и
миниатюрный магнитофон, разложил все это на кухонном столе, приготовил
блокнот, пять остро заточенных карандашей и сел за работу.
Сначала я должен включить кассету. И, слушая запись в наушниках,
глядеть на цифровое табло. Когда счетчик дойдет до шестнадцати, отмотать
пленку до девяти, прослушать до двадцати шести, остановить. Если все
проделано как полагается - через десять секунд цифровое табло погаснет и
зазвучит сигнал. Если где-то ошибка, запись на пленке автоматически
сотрется.
Я заряжаю кассету в магнитофон, кладу чистый блокнот под правую руку, а
страницы с данными - под левую. Все готово. На входной двери и на окнах -
красные огоньки: сигнализация работает. Я нигде не ошибся. Протянув руку к
магнитофону, я нажимаю на "воспр." - и с началом сигнала теплый Хаос наконец
поглощает меня.



12

КОНЕЦ СВЕТА
Карта Конца Света

На следующий день после встречи с тенью я начинаю составлять карту
Города.
Первым делом взбираюсь на Западный Холм и хорошенько осматриваю
окрестности. К сожалению, холм не так уж высок, а глаза мои не настолько
остры, чтобы разглядеть, что я хочу, - и увидеть всю Стену сразу не
получается. Удается мне только в общих чертах представить размеры Города.
Город не слишком велик, но и не слишком мал. То есть не настолько
велик, чтобы превосходить границы моего воображения, но и не настолько мал,
чтобы я сумел охватить его одним взглядом. Это все, что мне удалось
выяснить, взобравшись на вершину. Город окружен высокой Стеной и рассечен
Рекой на северную и южную части. Ближе к вечеру вода в Реке принимает цвет
тускло-серого неба. Раздается звук горна - и Город наполняется, точно пеной,
мягким рокотом тысяч копыт.
Я прихожу к выводу: понять, где и как пролегает Стена, можно лишь
обойдя ее всю по периметру. Задача, что говорить, не из легких. Во-первых, я
могу выходить из дома только пасмурным днем или вечером. А во-вторых, когда
уходишь далеко от Западного Холма, приходится постоянно быть начеку. Небо,
еще час назад пасмурное, может вдруг проясниться, а может, наоборот,
разродиться сильным дождем. Я прошу Полковника каждое утро разглядывать
облака. Его чутье предсказателя погоды почти никогда не подводит.
- Это потому, что, кроме погоды, я и не думаю ни о чем, - с затаенной
гордостью поясняет старик. - Станешь глазеть на облака каждый день -
поневоле научишься в них разбираться...
Но особо резкую смену погоды не в силах предсказать даже он, а потому
мои вылазки по-прежнему небезопасны.
Кроме того, сама Стена выстроена так, что подходы к ней постоянно
утопают в каких-нибудь зарослях, скалах и буреломах, и увидеть ее вблизи
практически невозможно. Все жилые дома ютятся вдоль берегов Реки в центре
Города; шаг в сторону - и уже плохо понимаешь, куда идти. Случайные тропки
петляют, неожиданно обрываются или уводят в терновые заросли, и всякий раз
выбираешь, то ли продираться в обход, то ли возвращаться той же дорогой
обратно.
Я решаю исследовать Город, начиная от сторожки у Западных Ворот, и
двигаться дальше по часовой стрелке. Вначале у меня получается даже лучше,
чем я рассчитывал. К северу от Ворот - Луга с травой по пояс и превосходными
тропинками. Из травы то и дело выпархивают птицы, похожие на жаворонков,
кружат по небу в поисках корма и возвращаются в гнезда. Здесь всегда можно
встретить с десяток зверей. Их золотые спины неспешно плывут, как по реке,
меж островками еще сохранившейся зелени.
Я прохожу вдоль Стены чуть дальше на юг и по правую руку вижу
полуразрушенные Старые казармы. Три простых, без затей двухэтажных дома и
невдалеке коттедж, чуть поменьше тех, что в Резиденции. Видимо, для
офицеров. Между домами рассажены деревья, а весь участок обнесен невысокой
каменной оградой. Все поросло бурьяном, вокруг - ни души. Очевидно, в свое
время здесь жил кто-то из отставных офицеров, нынешних обитателей
Резиденции. Но затем почему-то всех переселили на Западный Холм, а казармы
забросили. Просторные Луга явно служили полигоном для учений: кое-где вырыты
окопы, а на центральном лугу установлена каменная тумба с флагштоком.
Дальше к востоку луга обрываются. Трава переходит в кустарник, а там и
в лес. Деревья вздымают к небу огромные, пышные кроны. В шелестящей траве
распускаются невзрачные цветы с ноготь величиной. Лес становится гуще, меж
кустами - все больше высоких деревьев. Кроме пения птиц на ветвях, не
слыхать вообще ничего.
Я пытаюсь пробраться между кустами, но заросли становятся все
непроходимее, а кроны деревьев уже закрывают небо над головой и прячут Стену
от моих глаз. Делать нечего: по узенькой тропинке я сворачиваю на юг, вхожу
в Город и по Старому Мосту возвращаюсь домой.

x x x


Так, мало-помалу, к середине осени я успеваю составить только самую
общую карту Города и окрестностей. В целом, Город по форме овальный, чуть
вытянутый с востока на запад. С севера его окаймляет лес, а с юга к нему
подпирает широкий холм. От Южного Холма на восток убегает цепочка скал и
долго тянется вдоль Стены. Лес к востоку от Города куда более непролазен и
дик, чем на севере. Здесь почти нет дорог, если не считать той, что
проложена вдоль Реки до Восточных Ворот. Собственно, лишь благодаря этой
дороге мне и удается отследить, как пролегает Стена на востоке. Восточные же
Ворота, как и говорил Страж, наглухо заделаны чем-то вроде цемента, и ни
одна живая душа не может ни выйти в них, ни войти.
Река стекает с гор на востоке, ныряет под Стену рядом с Восточными
Воротами, вбегает в Город и рассекает его по прямой с востока на запад,
образуя у Старого Моста очень красивую заводь с несколькими
отмелями-островками. Через Реку переброшено три моста: Старый, Западный и
Восточный. Старый Мост действительно старше, крупнее двух остальных и,
пожалуй, - самый красивый. После Западного Моста Река резко поворачивает на
юг, у самой Стены чуть виляет обратно к востоку и, отрезая бок у Южного
Холма, образует глубокую зеленую лощину.
Но на юге Река не убегает под Стену. Перед самой Стеной она вливается в
Омут, на дне которого - бездонные известковые ямы, куда и уходит вода. Как
рассказывал Полковник, за Стеной напротив Омута тянется Известковая Долина,
по недрам которой, как вены по телу, разбегаются бесчисленные подземные
родники.

x x x


Разумеется, все это время я продолжаю читать старые сны. Каждый вечер
ровно в шесть прихожу в Библиотеку, ужинаю с библиотекаршей и сажусь за
работу.
Постепенно я обучаюсь читать по пять-шесть снов за вечер. Моим пальцам
уже легче нащупывать нужные лучики света, а глазам и ушам - различать
картинки и звук. Смысла чтения снов я пока не понимаю. Более того: я даже не
знаю, что такое "старый сон", и как он вообще получается. Но судя по реакции
моей помощницы, я делаю успехи. Глаза больше не режет яркими лучами, а
усталость не накапливается так быстро, как в первые дни. Прочитанные черепа,
один за другим, она выставляет на конторку. К моему следующему приходу
конторка пустеет, и все начинается сначала.
- А ты способный! - хвалит она. - Работа идет гораздо быстрей, чем я
думала.
- Сколько же их всего, черепов?
- Очень много. Тысяча, а то и две. Хочешь посмотреть?
Она ведет меня за конторку в хранилище. Оно напоминает школьную
аудиторию: просторная комната со стеллажами вдоль стен, все полки от пола до
потолка уставлены белыми черепами зверей. Словно это не библиотека, а
огромное культовое захоронение. С замогильным холодом и гробовой тишиной.
- Ничего себе! - говорю я. - И сколько лет нужно, чтобы все это
прочитать?
- А от тебя и не требуется читать их все, - отвечает она. - Прочитай
сколько сможешь. Остальное дочитает следующий Читатель Снов. Сны будут
спать, пока он не придет.
- И ему ты тоже будешь помогать?
- Нет. Я помогаю только тебе. Когда ты закончишь, я уйду из Библиотеки.
Я киваю. Почему-то я знаю: все правильно. С минуту мы с ней стоим и
молча разглядываем черепа.
- Ты когда-нибудь видела Омут? - спрашиваю я.
- Да... Очень давно, еще в детстве. Мама водила меня однажды. Обычные
люди туда не ходят, но мама была не такая, как все. А почему ты спрашиваешь?
- Хочу сходить и посмотреть.
Она качает головой.
- Там гораздо опаснее, чем ты думаешь. К Омуту нельзя приближаться.
Ходить туда незачем, а если и пойдешь, смотреть особенно не на что. А тебе
зачем?
- Хочу получше узнать Город. Что где находится, как выглядит. Не хочешь
меня провожать - один пойду.
Она долго смотрит на меня, потом еле слышно вздыхает:
- Ладно. Предупреждать тебя бесполезно - все равно не послушаешь, а
одного я тебя туда не пущу. Но запомни: я этого Омута очень боюсь, и в жизни
не пошла бы еще раз. Там в воде что-то есть... ненормальное.
- Ну что ты, - говорю я. - Если мы будем вдвоем, чего нам бояться?
- Ты не понимаешь, как это страшно, потому что никогда такого не видел.
В Омуте вода непростая. Она заманивает людей. Я не вру.
- Я не буду приближаться к воде, - обещаю я и беру ее за руку. -
Погляжу издалека - и хватит.

x x x


В пасмурный ноябрьский день, пообедав, мы отправляемся к Омуту, и
постепенно доходим до зеленой Лощины. Ее склон - такая непроходимая
Глухомань, что приходится огибать Южный Холм с востока. Утром шел дождь, и
ковер из мокрых листьев шелестит под ногами. В пути мы встречаем пару
зверей. Они бредут нам навстречу, чуть покачивая золотыми шеями и не обращая
на нас никакого внимания.
- Скоро зима, - говорит моя спутница. - Им нечего есть. Чтобы выжить,
они ищут ягоды и орехи в лесу. И потому забредают даже сюда. Обычно в этих
местах звери не появляются.
За Южным Холмом звери больше не встречаются; исчезает и тропка под
ногами. Мы бредем через пожухлое поле мимо заброшенных домиков. Чем ближе к
зарослям, тем отчетливее слышно, как шумит вода в Омуте.
Этот шум не похож ни на рев водопада, ни на вой ветра, ни на стон
раскалывающейся земной коры. Разве что на сиплое рычание из какого-то
огромного горла - то гудит, то пищит, то срывается, то захлебывается.
- Можно подумать, он на кого-то злится, - удивляюсь я.
Она смотрит мне в глаза, но ничего не говорит. Потом обгоняет меня и
погружается в заросли, раздвигая кусты ладонями в рукавицах.
- Теперь здесь совсем не пройти, - жалуется она. - В прошлый раз было
не так ужасно. Может, вернемся?
- Но мы уже столько прошли. Давай идти, пока идется, а там решим.
Еще минут десять мы пробираемся сквозь буреломы и заросли на шум воды -
и вдруг Глухомань обрывается. Мы стоим на краю просторного луга, который
тянется вдоль Реки. Далеко справа - глубокая лощина, вырезанная Рекою в
холме. Петляя и расширяясь, Река бежит через заросли к нам. Огибает луг, на
последнем повороте резко замедляет бег, окрашивается в тревожный сапфировый
цвет, и, раздувшись, точно змея, проглотившая кролика, разливается
гигантской темно-синей запрудой. Шагая вдоль берега, мы подходим к Омуту
чуть ближе.
- Слишком близко не подходи! - предупреждает она, хватая меня за
локоть. - Вода спокойная только снаружи. А на самом деле там огромная
Воронка. Попадешь туда - не вынырнешь.
- Там глубоко?
- Это невозможно определить. Воронка вытачивает дно все глубже и
глубже. Уровень дна постоянно опускается. Говорят, в старые времена сюда
сбрасывали преступников и еретиков...
- И что с ними случалось?
- Никто не выплыл. Ты слышал о Пещерах? На дне омута - Пещеры, они
засасывают всех, кто туда попадает, и уносят скитаться в Вечную Тьму.
Душераздирающие вопли поднимаются от воды, точно невидимый пар, и
разносятся по окрестностям. Будто стонут от страшных мук сразу все мертвецы
преисподней.
Она подбирает с земли деревяшку с ладонь величиной и, размахнувшись,
швыряет на середину пруда. Та плавает секунд пять, затем мелко вздрагивает,
будто кто-то пытается ухватить его снизу, ныряет и больше не показывается.
- Я же говорю, очень сильный водоворот. Убедился?
Не дойдя до Омута метров десять, мы садимся на траву и жуем хлеб,
который принесли в карманах. Вокруг - очень мирный, спокойный пейзаж.
Распускаются осенние цветы, пылает листва на деревьях, а посреди всего этого
- идеальное, без единой трещинки, зеркало огромного водоема. Дальше, за
Омутом, белеют известняковые скалы, а за ними вздымается черная кладка
Стены. Все тихо, на деревьях не шелохнется ни один листочек. Если б не
жуткие стенания Омута, я бы решил, что в мире исчезли звуки.
- Зачем тебе карта? - спрашивает она. - Даже если ты ее сделаешь, тебе
никогда не удастся покинуть Город.
Она отряхивает хлебные крошки с колен и косится на Омут.
- Ты хочешь уйти из Города?
Я молча качаю головой. Хотя сам не знаю, что имею в виду: "нет" - или
"пока не пойму". Увы, я не решил для себя даже этого.
- Не знаю, - отвечаю я. - Наверное, просто хочу узнать о Городе
побольше. Какой он из себя, как устроен, как здесь живут. Интересно мне. Кто
придумал эти правила жизни? Кто решает, что мне делать и почему? Хочу все
это понять. А что дальше - не знаю...
Она медленно качает головой, глядя мне в глаза.
- Нет никакого "дальше", - говорит она. - Ты еще не понял? Здесь -
настоящий Конец Света. Вечность, в которой мы навсегда.
Я валюсь спиной на траву и разглядываю хмурое небо - единственное
место, куда мне разрешено смотреть. Земля еще не просохла от утреннего
дождя, но пахнет свежестью, и валяться на ней - одно удовольствие.
Стайка птиц выпархивает из зарослей и, перелетев через Стену,
поворачивают на юг. Кроме птиц, Стену не преодолеть никому. А судя по низким
свинцовым тучам над нею, долгая и страшная зима уже на носу.

13

СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ
Франкфурт. Дверь. Свободные художники

Как всегда, сознание возвращалось ко мне понемногу, начиная с уголков
глаз. Сначала уголком правого глаза я различил дверь в ванную, а уголком
левого - торшер на столе. Потом зоны прозрения начали медленно сходиться.
Примерно как лед затягивает озеро - от берегов к центру. И наконец я увидел
прямо перед собою будильник, стрелки которого показывали одиннадцать
двадцать шесть.
Будильник этот мне подарили на чьей-то свадьбе. Чтобы он перестал
звонить, нужно одновременно нажать красную кнопочку в его левом боку, и
черную кнопочку - в правом. Иначе он не заткнется. И все это - чтобы
избавиться от надоевшей проблемы: обычно человек просыпается, рефлекторно
хлопает по будильнику и мигом засыпает снова. Всякий раз, когда эта штука
трезвонит, мне приходится садиться, брать эту адскую машинку на колени и
осмысленно сдавливать ее пальцами с обеих сторон. Тут уж, хочешь не хочешь,
самый беспробудный соня выскочит из забытья обеими ногами сразу. Мне
достался этот будильник, повторяю, на чьей-то свадьбе. Чьей - уже и не
вспомню. Мне тогда было лет двадцать пять, друзей-приятелей хватало, все они
то и дело женились. Вот на одной из тех свадеб его и навязали на мою голову.
Сам бы я в жизни не стал покупать себе столь изощренную технику, ибо
просыпаюсь практически сразу.
Как только мой взгляд сфокусировался, я машинально схватил будильник,
поставил на колени, надавил на кнопочки. И только тут сообразил, что
будильник безмолвствует. Перед тем как начать работу, я поставил его сюда,
на кухонный стол. Как делаю всегда, занимаясь шаффлингом.
Я возвратил будильник на стол и огляделся. Все казалось таким же, как и
до начала шаффлинга. Сигнализация включена, на краю стола - чашка с кофейным
осадком. На картонной подставке для чашки, которую моя гостья использовала
вместо пепельницы, - окурок ее последней сигареты. "Мальборо лайтс". Без
следов губной помады. Если я верно понял, косметикой она не пользуется
вообще.
Затем я проверил бумаги и карандаши на столе. Из пяти карандашей
(особой твердости) два сломаны, еще два исписаны до упора, и лишь один
по-прежнему остро заточен. Палец саднит от долгого письма. Шаффлинг
закончен. Шестнадцать страниц блокнота исписаны столбиками мелких цифр.
Как положено по Уставу, я сверил количество информации до и после
шаффлинга и сжег результаты стирки в умывальнике. Сунул блокнот в папку из
металлопластика и вместе с магнитофоном уложил в сейф, сел на диван и
перевел дух. Ну вот, половина работы сделана. Теперь по крайней мере сутки
можно валять дурака.
Я налил в стакан виски на пару пальцев, закрыл глаза и выпил в два
глотка. Теплый алкоголь пробежал по горлу, разлился в пищеводе и успокоился
на дне желудка. Вскоре его тепло перекачалось в кровь и начало разогревать
лицо, грудь, затем руки - и наконец передалось ногам. Я пошел в ванную,
почистил зубы, выпил два стакана воды, помочился, а потом заточил на кухне
сломанные карандаши и аккуратно расставил их в стакане. Потом отнес
будильник к подушке у кровати, выключил автоответчик у телефона и перемотал
кассету в начало.
На часах было 11:57. Завтрашний выходной оставался нетронутым, как
рождественский пирог. Я торопливо разделся, влез в пижаму, свернулся
калачиком в постели, натянул одеяло почти до самого подбородка и выключил
бра над подушкой. От всей усталой души я пожелал себе проспать, к чертовой
матери, двенадцать часов подряд. Двенадцать благословенных часов, когда
ничто не будет меня тревожить. Пускай за окном орут птицы, пускай весь мир
садится в электрички и едет на работу, пусть где-то извергаются гигантские
вулканы, а израильские коммандос ровняют с землей очередную палестинскую
деревню, - я буду спать как покойник.
Потом я подумал о своей жизни после того, как уйду из конверторов.
Сбережения плюс пенсия должны избавить меня от дальнейших хлопот. Буду учить
греческий и тренироваться на виолончели. Забросил на заднее сиденье футляр с
инструментом, уехал в горы - и упражняйся в одиночку сколько душе угодно.
А может, если все будет хорошо, куплю дачу в горах. Уютный коттеджик с
нормальной кухонькой... Читать там книги, слушать музыку, смотреть старые
фильмы, готовить еду... Я вспомнил длинноволосую библиотекаршу: хорошо, если
она там тоже будет . Я готовлю, она с удовольствием ест...
С мыслями о еде меня затянуло в сон. Забытье накрыло меня, как внезапно
упавшее небо. Виолончель, коттедж, кулинария - все разлетелось вдребезги и
исчезло. Я спал, болтаясь в бездонном мраке, как океанский тунец.

x x x


Кто-то просверлил мне дырку в голове и пытается засунуть в нее какую-то
струну. Очень длинную. До самого мозжечка. Я машу руками, пытаясь поймать ее
и вытащить из головы, но ничего не получается: сколько ни машу, она лишь еще
больнее вгрызается в мозг.
Я проснулся и ощупал ладонью голову. Дрели не было. Дырки в голове
тоже. Но что-то звенело. Звенело, не переставая. Я сел в постели, схватил
будильник, положил на колени, нащупал красную и черную кнопочки и надавил с
обеих сторон. Звон продолжался. Звонил телефон. На часах - 4:18. Судя по
темноте за окном - 4:18 утра.
Я выполз из кровати, поплелся в кухню и снял трубку. Сколько раз,
подброшенный ночным звонком, я клялся себе, что перед сном буду ставить
телефон у подушки. Все равно забываю. И опять расшибаю колени о кухонный
стол или газовую плиту.
- Алло, - сказал я.
Трубка была мертва. Будто телефон обесточили и схоронили в глубоком
песке.
- Алло!! - крикнул я.
Гробовое молчание. Ни дыхания, ни шума телефонной линии, ничего.
Казалось, это молчание сейчас затянет меня по телефонным линиям в самую свою
сердцевину. В сердцах я бросил трубку, достал из холодильника пакет молока,
сделал несколько жадных глотков и поплелся обратно в кровать.
Следующий звонок раздался в 4:46. Я вылез из постели, повторил прежний
маршрут и снял трубку.
- Алло, - произнес я.
- Алло, - ответил женский голос. Чей именно, не понять. - Извините за
прошлый раз. У меня звуковое поле шалит. Иногда весь звук отключается...
- Звук отключается?
- Ну да, - ответил голос. - Поле выходит из строя. Я уверена - что-то
случилось с дедом... Алло! Вы слышите?
- Слышу. - Я узнал внучку старого чудака, подарившего мне череп
единорога. Пухленькую в розовом.
- Дед все никак не вернется. А тут поле разрушается. Я чувствую, что-то
случилось. Звоню ему в лабораторию - трубку не берет... Боюсь, его сцапали
жаббервоги и что-то с ним вытворяют.
- Ты не ошиблась? - спросил я. - А может, он просто засиделся в
лаборатории? В прошлый раз он неделю там просидел, оставив тебя без звука.
Такие, если заняты, забывают про все на свете...
- Да нет же, я уверена! У нас с дедом очень сильная психическая связь.
Когда с ним что-то не так, я чувствую сразу. Что-то случилось. Ужасное. К
тому же, кто-то сломал излучатель, и теперь под землей весь звук с
перебоями.
- Что взломал? - не понял я.
- Излучатель, такое устройство. Посылает ультразвук, который отпугивает
жаббервогов. Его взломали, какой-то огромной силой, и все звуковые балансы
сошли с ума... Я точно знаю, они утащили его!
- Но зачем?
- Все хотят знать то, что понял Профессор. И жаббервоги, и кракеры, и
все остальные... Готовы на что угодно, лишь бы прибрать к рукам результаты
экспериментов. Предложили ему сделку, но дед отказался, и теперь они в
бешенстве. Умоляю, приезжайте скорее - случилось что-то ужасное! Помогите,
прошу вас!
Я представил, как по тропинкам Подземелья разгуливают жаббервоги, и у
меня зашевелились волосы на голове.
- Послушай. Не обижайся, но... Моя работа - конвертировать компьютерные
данные. Никакой другой работы наш контракт не предусматривает, да и вряд ли
я в состоянии справиться с этим делом. Попроси меня то, что я умею, - я с
удовольствием помогу. Но сражаться с жаббервогами, чтобы они отдали твоего
дедушку, - это, прости, не по моей части. Такими вещами должны заниматься
полиция, суперагенты Системы и другие ребята, прошедшие спецподготовку...
- Только без полиции! Тогда все материалы будут опубликованы, а это
приведет к катастрофе. Это будет просто конец света.
- Конец света?
- Пожалуйста, приезжайте! - настаивала она. - Вы должны мне помочь! Или
случится необратимое, и сразу после деда они придут за вами!
- За мной? Скорее уж, за тобой! Я в исследованиях твоего деда ни черта
не смыслю.
- Вы для них - ключ. Без вас не откроются двери.
- Я не понимаю, о чем ты.
- Некогда объяснять по телефону. Но это очень важно и для вас тоже!
Гораздо важнее, чем вы можете представить. Поверьте мне. Для вас это важнее
всего в жизни. Решайтесь быстрее, не то поздно будет! Я не вру.
- Черт-те что... - Я взглянул на часы. - В любом случае, тебе нельзя
там оставаться. Если все так, как ты говоришь, там может быть слишком
опасно.
- А куда мне идти?
Я объяснил, как добраться до круглосуточного супермаркета на Аояма.
- Внутри, в самом дальнем углу - кофейная стойка; жди меня там. Я
приеду к половине шестого.
- Так страшно... Как будто со...

x x x


Трубка снова заглохла. Я несколько раз крикнул в нее. Безответно.
Тишина струйки дыма над пистолетным дулом - вот что выливалось из чертовой
трубки. "Звуковое поле шалит"... Я повесил трубку, снял пижаму, надел
футболку и легкие джинсы. Затем пошел в ванную, наскоро побрился
электробритвой, сполоснул лицо и, глядя в зеркало, причесался. Лицо от
недосыпа было блеклым, как дешевый чизкейк. Единственное желание во мне -
спать. Просто выспаться как следует - и жить дальше мирной, спокойной
жизнью. Какого черта они не оставят меня в покое? Жаббервоги, единороги -
какое отношение все это имеет ко мне?
Я натянул поверх футболки нейлоновую ветровку и рассовал по карманам
кошелек, мелочь и нож. Потом, чуть подумав, замотал череп единорога в пару
больших полотенец и вместе со щипцами запихнул в спортивную сумку "Найки".
Туда же сунул контейнер с результатами шаффлинга. Хранить это дома уже
небезопасно. Любой профессионал взломает мою дверь, а за нею и сейф,
быстрее, чем я выстираю носовой платок.
Потом я влез в недомытые кроссовки и с сумкой под мышкой вышел из
квартиры. На лестничной клетке не было никого. Лифт вызывать не стал,
спустился по лестнице. До рассвета еще оставалось несколько минут, во всей
многоэтажке не раздавалось ни звука. На автостоянке - также ни души.
Что-то не так. Вокруг слишком спокойно. Если уж им так нужен череп -
поблизости должен маячить хоть один незнакомец. Но я никого не заметил.
ребята словно забыли обо мне напрочь.
Я сел за руль, поставил сумку на сиденье и завел двигатель. Было почти
пять. Оглядываясь по сторонам, я вывел машину со стоянки и поехал на Аояма.
Дорога пустая: кроме сонных такси, спешащих в парк, да грузовиков ночной
доставки - никаких машин. Каждые сто метров я поглядывал в зеркало заднего
вида, но хвоста не заметил.
Что за мистика, в самом деле? Уж мне-то отлично известны приемчики
кракеров. Если они что задумали - приложат все силы и добьются своего, не
гнушаясь ничем. Эти люди не станут нанимать случайно встреченных на улице
газ-инспекторов и - тем более - не забудут о слежке. Они всегда выбирают
самые быстрые, самые верные способы и применяют их, не колеблясь. Однажды,
два года назад, они поймали пятерых конверторов и электропилой отпилили им
крышки у черепов. А потом пытались "вживую" прочесть зашитую в мозгах
информацию. Их попытки ни к чему не привели, и они сбросили пять трупов со
вскрытыми черепами и выпотрошенными мозгами в Токийский залив. Такие парни
не остановятся ни перед чем. Но сейчас - явно что-то не так.
К супермаркету я подъехал в 5:28. Небо на востоке чуть посветлело. С
сумкой в руке я вошел внутрь. В просторном супермаркете было безлюдно, и
молодой кассир в полосатой спецовке, сидя на стульчике, листал ежемесячник
токийских распродаж. Женщина непонятного возраста и профессии слонялась по
проходам между полок, загрузив на тележку целую гору консервов и пакетов
моментальной лапши. Я обогнул прилавки со спиртным и подошел к кофейной
стойке.
Вся дюжина табуретов вдоль стойки пустовала. Присев на крайний, я
заказал сэндвичей с холодным молоком. Молоко было таким холодным, что вкуса
я не почувствовал, а сэндвичи слишком долго пролежали в виниловой пленке,
отчего хлеб изрядно отсырел. Я не торопясь принялся за сэндвич, запивая
молоком. От нечего делать я разглядывать стены, и на несколько минут меня
занял рекламный плакат, предлагавший поездки во Франкфурт. Мирный пейзаж
городской осени: огненные деревья вдоль реки, по воде плывут белые лебеди,
старик в охотничьей шляпе и черном пальто бросает им корм. Древний,
роскошный каменный мост ведет к высокому готическому собору. Приглядевшись,
можно различить, что на стене под мостом, прямо над водой, пристроены
крошечные каменные домики, и в каждом узком окошке горит тусклый свет. Зачем
люди строят себе такие дома, я не знал. Синее небо, белые облака. Вдоль реки
- аллея со скамейками и много людей. Все в пальто, на многих дамах шарфы.
Красивая фотография, но пока я на нее глядел, весь покрылся гусиной кожей.
Отчасти потому, что во Франкфурте осенью холодно, а еще потому, что у меня
всегда гусиная кожа при виде остроконечных башен, пронзающих небеса.
Я перевел взгляд на другую стену, на плакат какой-то табачной фирмы.
Скуластый молодой человек, зажав между пальцами сигарету с фильтром, стоял и
рассеянно глядел куда-то вбок. Не знаю, почему, но именно в табачной рекламе
особенно хорошо получаются выражения лиц типа "никуда не гляжу, ни о чем не
думаю".
Курильщик, в отличие от Франкфурта, не задержал моего внимания надолго,
и, развернувшись на табурете, я принялся изучать торговый зал. Прямо
напротив стойки вздымались три горы банок с консервированными фруктами:
персики, грейпфруты и апельсины. У каждой горы стоял дегустационный столик,
но в такой ранний час дегустация не проводилась. Кому придет в голову
дегустировать консервированные фрукты без четверти шесть утра?
Стену за столиками украшал огромный плакат "Фруктовая ярмарка США".
Огромный домашний бассейн, на краю - плетеные столик и кресла. В одном сидит
девица и лакомится фруктами с блюда. Золотые волосы, голубые глаза, длинные
ноги, идеальный загар. В рекламе фруктов всегда используют блондинок. Из
тех, которыми долго любуешься, но лицо забывается, стоит отвести взгляд.
Бывают на свете красавицы такого типа. Одну от другой не отличишь. Как,
впрочем, и грейпфруты.
У прилавков со спиртным была отдельная касса, но за ней никто не сидел.
Нормальные люди не покупают выпивку перед завтраком. Поэтому я не увидел ни
покупателей, ни продавцов; лишь бутылки стояли длинными рядами, словно
черенки в только что высаженной сосновой роще. Однако с этим прилавком мне
повезло больше: стену за ним от пола до потолка занимали плакаты. Всего я
насчитал один бренди, один бурбон, одну водку, три скотча, три японских
виски, два сакэ и четыре пива. Интересно, почему в винных отделах вешают
больше всего рекламы? Может, потому, что из всех напитков у алкогольных -
самый праздничный имидж?
Так я убивал время, разглядывая плакат за плакатом. В итоге, изучив все
пятнадцать, я пришел к выводу: самая приятная глазу выпивка - виски со
льдом. Фотографировать его - одно удовольствие. Берешь большой стакан с
широким донышком, бросаешь туда три-четыре кубика льда и наливаешь янтарного
виски. Лед подтаивает, и за миг до того, как смешаться с алкоголем, вода в
стакане вспыхивает прозрачными сполохами. Красивое зрелище, что ни говори.
Если вспомнить, почти вся реклама виски, которую я видел, - это именно виски
со льдом. Виски с водой - слишком блекло для рекламы, а в неразбавленном,
пожалуй, не хватает какой-то расслабленности.
Еще я заметил, что в рекламе алкоголя не изображается еда. Ни на одном
из пятнадцати плакатов никто ничем не закусывал. Все просто пили - и только.
Видимо, для того, чтобы не замутнить чистый образ алкоголя. Не привязывать
его к такому земному явлению, как пища. А может, и просто затем, чтобы
зритель думал только о данной конкретной выпивке и не отвлекался на закуску.
В общем, я, кажется, понял их логику. Что ни говори, для всех вещей и
событий существуют свои причины.
Пока я разглядывал рекламу, наступило шесть часов. Симпатичная
толстушка не появлялась. Где ее носит? Сама же просила - приезжай скорее.
Вот, приехал. Срочно, как только смог. Остальное - ее проблемы. Лично меня
эта история вообще никак не касается.
Я заказал горячий кофе и медленно выпил его без сахара и молока.
После шести потекли покупатели. Домохозяйка купила молока и хлеба на
завтрак. Гулявшие всю ночь студенты захотели перекусить перед возвращением
домой. Молодая дама приобрела туалетную бумагу, а клерк в костюме - три
газеты. Двое мужчин средних лет с трудом заволокли в магазин сумки с
клюшками для гольфа - лишь затем, чтобы купить по карманной бутылке виски.
"Мужчина средних лет" - это когда уже не тридцать, но еще не сорок.
Собственно, как и мне. Стало быть, я тоже мужчина средних лет, вдруг осенило
меня. Сам я никогда не стану напяливать кепочку с клоунскими штанишками и
таскаться по городу с клюшками для гольфа. Я просто выгляжу чуть моложе, и
все.
Хорошо, что я назначил ей встречу в супермаркете. Вряд ли я так же
интересно убил бы время где-нибудь еще. Обожаю супермаркеты.
В шесть тридцать я отчаялся ждать, вышел на улицу, сел за руль и поехал
на станцию Синдзюку. Поставив машину на стоянку, отправился в камеру
хранения и сдал сумку. "Очень хрупкая вещь", - сообщил я служащему, и тот
прицепил к ручкам сумки красную карточку "Осторожно, стекло!" с силуэтом
бокала для коктейлей. Я проследил, чтобы мою голубую сумку "Найки" поставили
на полку как полагается, и лишь потом взял квитанцию. Затем купил в киоске
конверт и почтовых марок на 260 иен, положил квитанцию в конверт, запечатал,
наклеил марки - и с пометкой "срочно" отправил на свой почтовый ящик,
зарегистрированный на имя несуществующей фирмы. Теперь, если только небо не
упадет на землю, мои вещи в безопасности. Что поделаешь, иногда приходится
действовать даже так.

* Синдзюку - район в центре Токио и одна из крупнейших станций
столичного метро.

Отослав письмо, я сел в машину, вырулил со стоянки и вернулся домой. От
мысли, что теперь ничего суперважного у меня не украсть, на душе полегчало.
Поставив машину на стоянку, я поднялся в квартиру, принял душ, завалился в
постель и заснул как ни в чем не бывало, - крепко и безмятежно.

x x x


Они заявились в одиннадцать. Судя по тому, как развивались события, я
чувствовал, что кто-нибудь непременно заявится, поэтому особо не удивился.
На кнопку звонка они жать не стали, а сразу принялись выбивать дверь. Да не
просто выбивать. То, чем и как это делали, напоминало огромную чугунную
бабу, которой сносят старые здания: пол под ногами буквально ходил ходуном.
Черт бы вас побрал, ребята, если у вас столько энергии, вытрясли бы из
консьержа дубликат ключа от моей квартиры - и дело с концом. Очень бы меня
выручили, особенно если подумать, сколько стоит заменить дверь. Не говоря уж
о том, что из-за вашей манеры ходить в гости меня, чего доброго, выселят из
этого дома.
Пока гости высаживали дверь, я натянул спортивные трусы, футболку,
сунул в карман нож, сходил в туалет и помочился. Достал из сейфа магнитофон,
нажал на "экстренный сброс" и стер содержимое кассеты. Затем пошел на кухню,
достал из холодильника картофельный салат, банку пива и сел завтракать. Я
знал, что на балконе есть лесенка пожарного выхода. Ничто не мешало сбежать,
если б захотел. Но я слишком устал, чтобы куда-то бегать. К тому же, побег
ни черта бы не решил. Мои проблемы (а точнее, чьи-то проблемы, в которые
меня втянули) громоздятся перед носом одна мрачнее другой, и я больше не
могу решать их в одиночку. Давно уже пора встретиться с кем-нибудь и
обсудить все лицом к лицу.
Итак. Я получаю заказ от ученого, спускаюсь в подземную лабораторию и
конвертирую некие данные. Заодно получаю в подарок череп единорога и несу
его домой. Вскоре приходит инспектор службы газа - очевидно, нанятый
кракерами, - и пытается этот череп украсть. На следующее утро мне звонит
внучка заказчика и просит спасти ее дедушку, которого похитили жаббервоги. Я
назначаю ей встречу, она не приходит. Насколько я понимаю, у меня в руках
остаются две огромные ценности. Первая - череп единорога, вторая -
результаты проделанного шаффлинга. И то, и другое я прячу в камере хранения
на станции метро Синдзюку.
Как, черт побери, все это понять? Хоть бы кто-нибудь подсказал, что
делать. Иначе мне останется только убегать от погони всю жизнь в обнимку с
проклятым черепом.
Я допил пиво, доел салат и глубоко вздохнул. Но не успел выдохнуть, как
раздался взрыв, стальная дверь распахнулась внутрь - и в квартиру ступил
человек огромных, поистине исполинских размеров. Стильного кроя гавайка,
армейские штаны цвета хаки, на ногах - белые кроссовки размером с ласты
аквалангиста. Голова обрита, нос переломан, шея толщиной с мою грудную
клетку. Под набухшими свинцовыми веками неестественно ярко белели глаза.
Искусственные, решил было я, но его нервно прыгавшие зрачки меня тут же в
этом разубедили. Росту в нем было метра два, но плечи такие широкие, что у
его гавайки, напоминавшей две сшитые вместе простыни, пуговицы не сходились
с петлями на груди.
Верзила глянул на развороченную дверь - так же небрежно, как я гляжу на
пробку, вынутую из бутылки с вином, - и перевел взгляд на меня. Особо
сложных эмоций я в этих глазах не увидел. Он смотрел на меня, как на предмет
интерьера. Да я бы и сам сейчас с удовольствием превратился в какую-нибудь
табуретку.
Затем верзила посторонился, и из-за его бедра показался человечек.
Совсем коротышка - метра полтора ростом, худенький, с правильными чертами
лица. В голубой спортивной рубашке "Лакост", плотных брюках беж и туфлях
светло-коричневой кожи. Как пить дать, все куплено в крутом универмаге для
детишек богатых родителей. На запястье поблескивал золотой "ролекс"; а
поскольку детских размеров фирма "Ролекс" не выпускает, часы смотрелись на
нем, как наручный коммуникатор капитана Керка из "Звездного пути". Выглядел
коротышка лет на сорок. Ему бы еще сантиметров двадцать - сошел бы за
второразрядного телеактера.

* Фантастический телесериал (1965 - 1969) американского режиссера Джина
Родденбери (1931 - 1991) и несколько

Не разуваясь, Верзила прошел на кухню, сграбастал одной рукою стул и
поставил напротив меня. Коротышка чинно вошел следом и сел. Верзила встал
чуть позади меня, оперся о раковину, сложил на груди ручищи - каждая с ляжку
обычного человека - и принялся буравить глазами мою спину в области почек.
М-да. Зря я пренебрег пожарной лестницей. Что-то мое шестое чувство совсем
перестало работать. Хоть вези его на ремонт в автосервис.
Коротышка поглядел куда-то мимо меня и даже не подумал представиться.
просто достал из кармана сигареты с зажигалкой и выложил перед собою на
стол. Курил он "Бенсон-энд-Хеджес", а прикуривал от золотого "дюпона". Что
окончательно убедило меня: разговоры о том, что в торговом кризисе виновата
заграница - явная дезинформация. Коротышка взял зажигалку со стола и
принялся с большой ловкостью вертеть ею в пальцах. Прямо-таки цирк по вызову
- если, конечно, забыть о том, что я никого не вызывал.
Я нашарил на холодильнике пепельницу с эмблемой "Бадвайзера",
подаренную мне в каком-то баре, пальцами стер с нее пыль и поставил на стол.
Коротышка щелкнул зажигалкой, прикурил, затянулся и, прищурившись, выпустил
дым. Во всем его облике было что-то неестественное. Лицо, руки, ноги - все
маленькое. Как если бы человека нормальных пропорций скопировали в масштабе
три к четырем. В результате обычная сигарета "Бенсон-энд-Хеджес" смотрелась
у него во рту как новенький незаточенный карандаш.
Ни слова не говоря, Коротышка сидел, выдувая сигаретный дым и задумчиво
его разглядывая. В фильме Жана-Люка Годара перед этой сценой появились бы
субтитры: "Наблюдает, как дымится его сигарета"; но, к сожалению или к
счастью, картины Годара давно уже вышли из моды. Когда сигарета истлела на
треть, Коротышка постучал по ней пальцем и сбросил пепел на стол,
проигнорировав пепельницу.

* Жан-Люк Годар (р. 1930) - французский режиссер, использовавший
сюрреалистические методы при создании

- По поводу двери, - произнес он тоненьким птичьим голоском. - Сломать
ее было необходимо. Поэтому мы сломали. Мы, конечно, могли открыть ее тихо.
Но необходимости в этом не было, так что не обижайся.
- В доме ничего нет, - сказал я. - Можете искать - сами увидите.
- Искать? - якобы удивился Коротышка. - Искать... - повторил он и, не
вынимая сигареты изо рта, быстро потер одну ладонь о другую. - А что мы,
по-твоему, должны у тебя искать?
- Ну, я не знаю. Но вы же пришли сюда, чтобы что-то найти? Вон, даже
дверь разворотили...
- Не понимаю, о чем ты, - сказал он. - Уверяю, ты ошибаешься. Нам
ничего не нужно. Мы просто пришли с тобой поболтать. Мы ничего не ищем и
ничего не хотим. Ну, разве от глотка кока-колы не откажемся.
Я полез в холодильник, достал две банки колы, купленные, чтобы
разбавлять виски, и поставил вместе с парой стаканов на стол. А себе открыл
очередную банку пива.
- Он тоже будет? - спросил я, ткнув пальцем в сторону Верзилы.
Коротышка подозвал Верзилу пальцем. Без единого звука тот вырос перед
столом и взял банку. Несмотря на габариты, двигался он на удивленье легко.
- Когда выпьешь, покажи ему фокус, - велел Коротышка. И, взглянув на
меня, пояснил: - Маленькое шоу.
Обернувшись, я посмотрел на Верзилу. Тот осушил банку колы в один
присест и, убедившись, что внутри не осталось ни капли, поставил банку на
ладонь и сложил пальцы. Со звуком разрываемой газеты красная банка за одну
секунду превратилась в плоский жестяной блин. При этом ни один мускул не
дрогнул на его лице.
- Так может каждый, - прокомментировал Коротышка. Не знаю, подумал я. У
меня бы так не получилось даже под дулом пистолета.
Затем Верзила обхватил жестяной блин пальцами и, лишь немного скривив
губы, аккуратно разорвал его на мелкие кусочки. Однажды я видел, как рвали
пополам два сложенных вместе телефонных справочника. Но чтобы с прессованной
жестью обращались, как с промокашкой, я наблюдал впервые. Никогда сам не
пробовал, но представляю, чего это стоит.
- Еще он скатывает в трубочку стоиеновые монеты, - добавил Коротышка. -
А это умеют очень немногие.
Я молча кивнул.
- Так же легко он откручивает людям уши.
Я снова кивнул.
- Три года назад он занимался профессиональным реслингом, - продолжал
Коротышка. - Отличный был спортсмен. Если б не травма колена, стал бы
чемпионом. А что? Молодой, здоровый как слон, порхает, как балерина. Но вот
беда - повредил колено. И из большого спорта пришлось уйти. Все-таки в
реслинге самое главное - это скорость...
Он посмотрел на меня, и мне осталось лишь снова с ним согласиться.
- С тех пор я и забочусь о нем. Двоюродный брат, как-никак.
- А средних размеров в вашей семье не рожают? - вырвалось у меня.
- Повтори, что ты сказал, - спокойно произнес Коротышка, глядя мне
прямо в глаза.
- Так... Ничего.
Несколько секунд он раздумывал, как поступить, но затем, похоже, махнул
на меня рукой, бросил на пол окурок и придавил ботинком. Я сделал вид, будто
ничего не заметил.
- Ты должен расслабиться, - посоветовал Коротышка. - Вдохни поглубже.
Сбрось напряжение. Если ты не расслабишься, мы не сможем поговорить по
душам. Чувствуешь, какие у тебя твердые плечи?
- Можно взять из холодильника еще пива?
- Ну конечно. Это же твой дом, твой холодильник и твое пиво, разве нет?
- Дверь тоже была моей, - сказал я.
- Забудь о двери. Будешь столько об этом думать - плечи совсем
закостенеют. Твоя дверь была дешевым дерьмом. С такой зарплатой, как у тебя,
нужно жить там, где двери получше.
Я решил не думать о несчастной двери, достал из холодильника еще одну
банку, откупорил и сделал глоток. Коротышка налил в стакан колы, подождал,
пока осядет пена, и отпил половину.
- Ну ладно, - продолжал он. - Извини за небольшой беспорядок. Главное,
чтобы ты понимал: мы пришли тебе помочь.
- И для этого разворотили мне дверь?
Лицо у Коротышки вдруг густо покраснело, а ноздри раздулись и
затвердели.
- Разве я не просил забыть о паршивой двери? - очень тихо
поинтересовался он. И, обратившись к Верзиле, повторил вопрос. Тот кивнул:
да, мол, было такое. Я понял, что передо мной - нервический тип. А иметь
дело с нервическими типами я люблю меньше всего на свете.
- Мы пришли к тебе из сострадания, - сказал Коротышка. - В твоей голове
- бардак, и мы хотим тебе кое-что объяснить. Конечно, если тебе не нравится
слово "бардак", можно заменить его на "кавардак". Так или нет?
- И бардак, и кавардак, - подтвердил я. - Я не понимаю, что происходит.
Ни малейшей подсказки, ни двери...
Коротышка схватил со стола золотую зажигалку и, не вставая со стула,
запустил ею в дверцу холодильника. Раздался тупой металлический лязг, и на
дверце появилась глубокая царапина. Верзила подобрал упавшую зажигалку и
вернул на прежнее место. Не считая поцарапанного холодильника, все вернулось
на круги своя. Коротышка, успокаиваясь, допил свою колу. Ничего не поделать,
ребята. Всякий раз, как встречаюсь с нервическим типом, так и подмывает
проверить его нервы на вшивость.
- Что ты заладил про свою дерьмовую дверь? - запищал Коротышка. - Ты
вообще понимаешь, в какой заднице оказался? Да всю эту конуру надо было
взорвать к чертовой матери, и никто бы не пожалел! Чтоб я больше ни слова не
слышал о какой-то двери!
О моей двери, поправил я про себя. Пусть дешевая, пусть дерьмо. Но
дверь остается дверью, и это, ей-богу, кое-что значит.
- Дверь дверью, - сказал я. - Но теперь меня, наверно, отсюда выселят.
Все-таки это тихий, спокойный дом, где живут приличные люди.
- Захотят выселить - позвонишь мне. Я найду способ сделать так, чтоб
никто и не пикнул. Договорились? Все проблемы решаются.
Я подумал, что подобным "решением проблемы" только наворочу, пожалуй,
вокруг себя еще больше проблем, но решил не раздражать собеседника, молча
кивнул и отхлебнул из банки.
- Бесплатный совет, - сказал Коротышка. - После тридцати пяти с пивом
нужно завязывать. Пиво - напиток студентов и рабочего класса. Нестильно, и
живот вылезает. К зрелости пора переходить на вино или бренди. Пей дорогой
алкоголь! Станешь пить каждый день вино по двадцать тысяч иен за бутылку -
сам почувствуешь, как очищается организм.

* Около 180 долларов США.

Я кивнул и отхлебнул еще пива. Спасибо, приятель. Только твоих советов
не хватало. Чтобы пить столько пива, сколько мне хочется, я хожу в бассейн и
бегаю по утрам. Так что следи лучше сам за своим пузом.
- Впрочем, кто я такой, чтоб судить? - продолжал он. - У всех есть свои
маленькие слабости. Мои слабости - это сигареты и сладкое. Особенно сладкое.
Вредно для зубов и чревато диабетом.
Я молча кивнул.
Он достал еще одну сигарету, чиркнул зажигалкой и закурил.
- Сам я вырос на шоколадном заводе. Оттого, наверно, и полюбил сладкое
на всю жизнь. Крошечный семейный заводик, не то что какие-нибудь "Мэйдзи"
или "Моринага". Из тех, чьи конфеты продают внавалку на выходах из
магазинов. И там с утра до вечера стоял запах шоколада. Буквально все этим
шоколадом пропахло - шторы, подушки, постель. Даже кошка воняла шоколадом.
Потому и люблю шоколад до сих пор. От одного запаха сразу детство
вспоминаю...
Он покосился на стрелки своего "ролекса". Я хотел снова поднять вопрос
насчет двери, но затягивать разговор не хотелось, и я промолчал.
- Итак, - произнес Коротышка. - Времени мало, поэтому светскую беседу
предлагаю на этом закончить. Ты немного расслабился?
- Немного, - ответил я.
- Тогда приступим к главному. Как я уже говорил, мы пришли хоть немного
распутать то, в чем ты запутался. Поэтому можешь задавать любые вопросы. На
все, что смогу, я отвечу.
И он сделал ладошками приглашающий жест - дескать, давай-давай, не
стесняйся.
- Что угодно, - добавил он.
- Прежде всего, я хотел бы знать, кто вы такие. И что вам известно из
того, чего не знаю я.
- Отличный вопрос! - похвалил Коротышка и посмотрел на Верзилу, требуя
подтверждения. Тот молча кивнул, и Коротышка снова повернулся ко мне. -
Похоже, башка у тебя варит что надо. Слов зря не тратишь.
И он впервые стряхнул пепел в пепельницу. Потрясающая любезность.
- Попробуй думать так: мы пришли тебе помочь. Совершенно не важно, от
какой организации. Известно нам многое. Мы знаем о Профессоре, о черепе, о
результатах твоего шаффлинга. А также о том, что тебе и в страшном сне не
приснится... Следующий вопрос.
- Это вы вчера наняли газового инспектора, чтобы он выкрал у меня
череп?
- Ну, я же тебе сказал, - поморщился Коротышка. - Нам не нужен череп.
Нам ничего не нужно.
- Кто же его нанимал? Или ко мне заглянуло привидение?
- Это нам не известно, - ответил он. - Как не известно еще кое-что.
Разработки Профессора. Мы в курсе, чем он занимается. А к чему он пришел в
итоге - не знаем. Но очень хотим узнать.
- Но я-то этого не знаю! - пожал я плечами. - Я вообще ничего не знаю,
только все шишки валятся на меня.
- Да, ты этого не знаешь. Тебя просто используют. Как инструмент.
- То есть вы понимаете, что взять с меня нечего. Зачем же вы пришли?
- Просто познакомиться, - сказал Коротышка и постучал уголком зажигалки
по столу. - Сообщить тебе о факте нашего существования. А также обменяться
информацией и соображениями, чтобы легче было работать в дальнейшем. Что,
например, по этому поводу думаешь ты?
- Хотите, чтобы я включил воображение?
- Валяй! Воображение свободно, как птица. И просторно, как море. Никто
его не остановит.
- Я полагаю, вы не из Системы. Но и не с Фабрики. У вас другие методы.
По-моему, вы - какая-то маленькая независимая контора. Свободные художники.
Хотите откусить кусок пирога. Причем откусывать будете, скорее всего, у
Системы.
- Ты посмотри, а? - воскликнул Коротышка, поворачиваясь к своему
братцу. - Я же говорил? Мозги у него что надо!
Верзила молча кивнул.
- Просто удивительно: такие мозги, а живет в такой конуре. Такие мозги,
а жена с другим убежала...
Должен признаться, так меня уже давненько никто не хвалил. Я покраснел.
- Твои догадки, в целом, верны, - продолжал Коротышка. - Мы планируем
использовать технологии Профессора для победы во всей этой драке за
информацию. Мы хорошо подготовились. У нас есть деньги. Теперь нам нужен ты,
а потом и сам Профессор с его исследованиями. Получив, что хотим, мы
вклинимся между Системой и Фабрикой - и в корне изменим расстановку сил . В
этом - замечательная особенность информационных войн. Все равны. А побеждает
тот, у кого новее технологии. Побеждает однозначно. Как используются эти
технологии - уже не важно. Сегодня на рынке информации совершенно
ненормальная обстановка. Абсолютная монополия, разве нет? Все, что под
солнцем, прибрала к рукам Система, а все, что в тени, заграбастала Фабрика.
Всякая конкуренция душится на корню. Как ни крути, нарушается главный
принцип свободной экономики. Ты считаешь, это нормально?
- Это меня не касается, - пожал я плечами. - Я обычный муравей.
Выполняю свою работу и больше не думаю ни о чем. Так что если вы собираетесь
пригласить меня в компанию...
- А вот здесь ты не понимаешь. - Он прищелкнул языком. - Мы не
приглашаем тебя в компанию. Мы просто заполучаем тебя с потрохами. Следующий
вопрос.
- Кто такие жаббервоги?
- Жаббервоги живут под землей. В тоннелях метро, в канализационных
шахтах и так далее. Питаются городскими отходами и пьют сточную воду. Людям
на глаза, как правило, не показываются. Поэтому об их существовании почти
никому не известно. На человека обычно не нападают, но если кто забредет в
тоннель, могут заживо съесть. Были случаи, когда пропадали без вести
служащие метро.
- А правительство что, не в курсе?
- Разумеется, в курсе. Не такое уж идиотское у нас правительство. Кому
положено, тот знает. Но только на самом верху.
- Почему же они не предупредят народ? Или не разгонят всю эту нечисть?
- Во-первых, - ответил Коротышка, - если сообщить об этом народу,
начнется национальная паника. Ты только представь: люди вдруг узнаю?т, что
прямо у них под ногами копошится какая-то мерзость. Кому это понравится?
Во-вторых, воевать с жаббервогами - гиблое дело. Хоть все Силы Самообороны в
тоннели под Токио загони. Подземелье, где не видать ни зги, для них - дом
родной. Война была бы слишком кровавой и слишком непредсказуемой... И еще
одно. Эти твари устроили себе огромное гнездовье прямо под Императорским
дворцом. Так что никто не помешает им в любую ночь выползти на поверхность и
утащить с собой вниз хоть всю императорскую семью. Случись такое - Япония
перевернется с ног на голову, согласен? Поэтому правительство не рыпается и
делает вид, что ничего не происходит. Тем более, что жаббервоги, если с ними
договориться, - идеальный союзник. С которым не страшны ни войны, ни
государственные перевороты. И который выживет даже после ядерной катастрофы.
Впрочем, на сегодняшний день с жаббервогами еще не договорился никто. Людям
они не доверяют и ни с кем на поверхности сотрудничать не хотят.
- Но я слышал, жаббервоги сговорились с кракерами? - вставил я.
- Да, ходят такие слухи. Но если даже и так, то, скорее всего,
ненадолго. Просто им зачем-то на время понадобились кракеры. Сама мысль о
том, чтобы жаббервоги и кракеры заключали какой-либо постоянный договор,
слишком абсурдна. Не стоит обращать внимания.
- Однако жаббервоги украли Профессора...
- И это мы слышали. Но подробностей пока не знаем. Не исключено, что
Профессор сам это инсценировал. Когда каждый старается обвести других вокруг
пальца, любые слухи можно трактовать как угодно.
- Но чего Профессор хотел?
- Профессор вел совершенно оригинальные исследования, - сказал
Коротышка, разглядывая зажигалку с разных сторон. - Соперничая и с Системой,
и с Фабрикой одновременно. Кракеры старались опередить конверторов,
конверторы пытались вытеснить кракеров. А профессор обособился - и создал
технологии, способные перевернуть мир. Для этого ему понадобился ты. Заметь,
не абстрактный конвертор для обработки данных. А лично ты.
- Лично я? - переспросил я удивленно. - Но у меня - ни талантов, ни
выдающихся способностей. Обычный человек из толпы. Из-за таких, как я, мир
не переворачивается. Зачем я ему?
- Вот на этот вопрос мы пока не нашли ответа, - произнес Коротышка,
вертя в пальцах зажигалку. - Есть догадки. Но ответа нет. Годами Профессор
работал, ставя свои эксперименты именно на тебе. И постепенно подошел к
финальной стадии исследования. Но ты об этом даже не подозревал.
- То есть, вы ждали, когда завершится эта финальная стадия, чтобы потом
прибрать к рукам и меня, и результаты экспериментов?
- В общем, да, - кивнул Коротышка. - Но, как назло, в небе сгустились
тучи. Кракеры что-то пронюхали и зашевелились. Волей-неволей приходится
торопиться и нам.
- А Система об этом знает?
- Нет, Система пока ничего не заметила. Кроме, разве, того, что вокруг
Профессора начинается какая-то возня.
- И кто же такой Профессор?
- Несколько лет Профессор работал в Системе. Работал - не так, как
работаешь ты, выполняя, что прикажут. Он занимал большой пост в Центральной
лаборатории. Его специальность - ...
- В Системе? - перебил я. Разговор становился все запутаннее. Я был
чуть ли не главной его темой, но по-прежнему не понимал ни черта.
- Да, - кивнул Коротышка. - твой коллега. Просто вы не пересекались по
работе. Не говоря уже о том, что Система - огромная организация, помешанная
на секретности. Что конкретно в ней происходит - по большому счету, знают
только несколько человек наверху. В итоге левая рука не знает, что делает
правая, а один глаз видит совсем не то, что другой... Проще говоря, слишком
много информации, с которой никто не может справиться в одиночку. Кракеры
пытаются эту информацию украсть, конверторы стараются ее уберечь. Но, так
или иначе, организация слишком громоздка и сложна, чтобы кто-либо мог
удерживать весь поток данных под контролем... В такой ситуации Профессор
уходит из Системы и начинает собственные, независимые исследования. Знания
его огромны. Он - специалист высшего класса в нейрохирургии, биологии,
палеонтологии, психиатрии и любой области, касающейся человеческого
мышления. Можно сказать, редчайший тип гениального ученого-универсала эпохи
Возрождения, живущий в наши дни...
Я вспомнил, как объяснял старику про стирку и шаффлинг, и мне стало не
по себе.
- Почти все конвертационные системы, которыми вы пользуетесь, созданы
этим человеком, - сказал Коротышка. - Грубо говоря, вы - муравьи, которые
живут и работают по заданной им программе. Уж извини, если тебя обижает
такое сравнение.
- Да нет... Не обижает.
- В общем, он ушел из Системы. Его, естественно, тут же позвала к себе
Фабрика. Ведь чаще всего конверторы, выпавшие из Системы, становятся
кракерами. Но Профессор отказался от приглашения. Заявил, что должен
заняться собственными исследованиями. И с тех пор стал врагом как для одних,
так и для других. Для Системы - потому что знает слишком много секретов, для
Фабрики - потому, что не перешел на их сторону. А это значит - враг.
Профессор все это прекрасно понимал. И построил себе лабораторию прямо по
соседству с логовом жаббервогов. Ты уже бывал там, не так ли?
Я молча кивнул.
- Отличная идея, - продолжал он. - Никто чужой не сунется. Вокруг
просто кишит от жаббервогов, с которыми не справятся ни кракеры, ни
конверторы. Сам Профессор, чтобы туда попасть, выстраивает коридор из
ультразвука такой частоты, какую жаббервоги на дух не переносят. И проходит
по нему, как Моисей по расступившимся водам. Идеальная система защиты. Если
не считать его внучки, ты, наверное, первый, кого он к себе пустил. Это
говорит, насколько ты для него важен. А также, что его работа близка к
завершению. Чтобы все успешно закончить, он и вызвал тебя.
- М-да... - только и выдохнул я. Никогда в жизни не думал, что мое
существование может представлять какую-то важность. Сама эта мысль - "я
важен" - казалась настолько абсурдной, что привыкнуть к ней сразу не
получалось. - Стало быть, конвертация, которую я для него выполнял, - всего
лишь приманка, чтобы вызвать меня к себе? Если главное для него - это я,
значит, в самих этих данных ценности ни на грош?
- Да нет. Здесь ты как раз ошибаешься, - возразил Коротышка. И снова
бросил взгляд на часы. - Эти данные - сверхсекретная программа. Вроде бомбы
с часовым механизмом. Когда придет время, бомба взорвется. Разумеется, это
образное выражение. Никаких подробностей мы и сами пока не знаем. И не
узнаем, пока не расскажет сам Профессор... Итак, что еще? Давай быстрее, у
нас мало времени. После нашей милой беседы мне нужно еще кое-что успеть.
- Куда делась внучка Профессора?
- Внучка? А что с ней? - удивился Коротышка. - Мы ничего не знаем. За
всеми подряд не уследишь... А ты что, положил на девку глаз?
- Нет, - ответил я. И повторил про себя: наверное, нет.
Не сводя с меня глаз, Коротышка поднялся со стула, взял со стола
сигареты с зажигалкой и спрятал в карман.
- В общем, теперь ты понял, что происходит и чего мы хотим. Добавить к
этому можно только одно: у нас есть конкретный план. А также информация,
благодаря которой мы в этих скачках опережаем кракеров, по крайней мере, на
полкорпуса. Но сил у нас пока не так много. Если Фабрика вовремя
сориентируется и вступит в борьбу всерьез - нас обгонят и в итоге раздавят.
Поэтому приходится водить их за нос, чтобы они ничего не заподозрили. Это ты
понимаешь?
- Понимаю, - сказал я. Чего ж тут не понять.
- Но своими силами нам с этим не справиться. Значит, необходимо
одолжить силы у кого-то еще. У кого бы одолжил ты?
- У Системы, - ответил я.
- Ты слышал? - Он повернулся к Верзиле. - Что я говорил? Голова!.. - И
снова посмотрел на меня. - Но для этого нужна наживка. Без нее никто не
клюнет, и добыча уйдет. Наживкой мы назначаем тебя.
Я покачал головой.
- Это немного расходится с моими планами.
- Дело тут не в твоих планах, - терпеливо произнес он. - А в том, что
такие ребята, как мы, тоже любят работать на совесть. А потому у меня к тебе
вопрос. Какие вещи в этой квартире для тебя самые ценные?
- Никакие, - пожал я плечами. - Ценных вещей не держу. Все - сплошная
дешевка.
- Это я и сам вижу. Но о каких ты будешь особенно жалеть, если их тебе
раскурочат? Ничего, что дешевка; все-таки это твой дом...
- Раскурочат? - я подумал, что ослышался. - Что значит раскурочат?
- Раскурочат - значит... раскурочат. Вот, как эту дверь. - И он указал
на искореженную железную дверь на полу в прихожей. - Деструкция в чистом
виде. Так, чтобы камня на камне не осталось.
- Но зачем?
- Долго объяснять. Хотя объясняй тут, не объясняй - курочить все равно
придется. Поэтому лучше сразу скажи, какие вещи в этом доме самые для тебя
дорогие. А остальное мы возьмем на себя.
- Видео-плейер, - сдался я. - И телевизор. Оба дорогие, совсем недавно
купил. А также коллекция виски в серванте.
- Что еще?
- Кожаный пиджак. Костюм-тройка, совсем новый. Летная куртка с
рукавами, на меху.
- Это все?
Больше ничего ценного мне вспомнить не удалось. Терпеть не могу
забивать дом вещами, которые нужно беречь.
- Все, - сказал я.
Коротышка кивнул. Верзила тоже.
Первым делом Верзила распахнул дверцы и ящики всех шкафов. Откопал мой
старенький "буллворкер", с которым я иногда упражняюсь по утрам, закинул его
за спину, согнул наподобие клюшки и выгнул обратно. Никогда не видел, чтобы
люди гнули спиной "буллворкер". Сильное зрелище.

* Популярный домашний тренажер эспандерного типа. В нерабочем режиме
похож на увесистую металлическую

Схватив "буллворкер" за один конец и выставив перед собой, точно
бейсбольную биту, Верзила отправился в спальню. Вытянув шею, я следил за
каждым его движением. Встав перед телевизором, Верзила размахнулся пошире -
и нанес железякой сокрушительный свинг в кинескоп. Под звон разбитого стекла
и плямканье тысячи фотовспышек новехонький ящик с 27-дюймовым экраном,
купленный какие-то три месяца назад, развалился, точно спелый арбуз.
- Минуточку!.. - вскочил было я со стула, но Коротышка так шваркнул
ладонями по столу, что я тут же плюхнулся на прежнее место.
Тем временем Верзила сграбастал плейер и несколько раз шарахнул его
передней панелью по останкам телевизора. Посыпались кнопки, контакты
замкнуло, из плейера выпорхнуло облачко белого дыма и вознеслось к небесам,
как отмучившаяся душа. Верзила оглядел результаты своих трудов, сгреб в
охапку две новорожденные кучки металлолома и кинул на середину спальни.
Затем достал из кармана нож, с красноречивым лязгом выпустил лезвие. И,
распахнув платяной шкаф, принялся аккуратно кромсать сначала куртку
американских ВВС, доставшуюся мне чуть ли не за двести тысяч, а за ней и
костюм от "Братьев Брукс".

* Примерно 1, 800 долларов США.

- Я не понял! - заорал я на Коротышку. - Вы же сказали, что не будете
курочить самое ценное!
- Я такого не говорил, - невозмутимо ответил тот. - Я просто
поинтересовался, что у тебя в доме самое ценное. И ничего не обещал. Когда
что-то курочишь, всегда начинай с самого ценного. Так положено.
- Черт бы вас всех побрал... - устало пробормотал я, достал из
холодильника очередную банку пива, открыл, сделал глоток. И стал смотреть с
Коротышкой дальше, как его двоюродное чудовище превращает мою уютную,
обжитую квартирку в помойную яму.

• < Назад
• Вперёд >