ДВА ВЗЛЕТА – ОДНА ПОСАДКА

ДВА ВЗЛЕТА – ОДНА ПОСАДКА

Я шла по круглому коридору, навстречу плыл запах — волнующий запах самолета. Это пос­ледний полет. Я прикусим язык: как последний? Нужно еще вернуться домой. Мы летим туда, а обратно? Вдруг сглазила, и полет последний в действительном смысле? Не в том, что я больше не буду летать по собствен­ному решению, а что просто самолет... Липкий ужас в горле, я не могла произнести слово. Его не надо про­износить.

Нельзя говорить, нельзя даже думать о пло­хом. Успокойся, возьми себя в руки, не думай о плохом. Никакого спокойствия. Внутри дрожь, страх, мука. На входе стюардесса и стюард, или как его? Я пропустила-подтолкнула дочь вперед. Стюардесса улыбнулась, на­клонилась к дочери, погладила по плечу. Мне улыбался блондин-красавец в белой рубашке с синим узким гал­стуком. Как он может улыбаться? Как?! Невероятно! Чудовищно! Тем не менее что-то происходило.

Он улы­бался, смотрел на меня. В глазах никакого страха, он был искренен, он не врал. Сердце уцепилось за при­зрачную надежду: вдруг ничегодолетим и на этот раз? Голова закружилась от этой сладкой мысли: а вот раз — и долетим! Я мелкими шагами продвигалась, стю­ард проводил взглядом, кивнул ободряюще. Господи, как хорошо от этого кивка.

Мы распихали вещи, сели. Ребенок тянулся ко мне: «Мамочка». А глазки такие не­винные. Господи, ради нее, пожалуйста, не в этот раз. Пожалуйста. Я гладила руку дочери: «Все хорошо. Все нормально. Летать очень интересно». — «Правда?» Я ки­вала: «Ты сидишь у окна, он называется иллюминатор, смотришь на облака». Дочь прильнула к стеклу. Я от­вернулась. Подруга кивала через проход: «Нормально?»

— «Все в порядке». Ни черта не в порядке, но уж раз так случилось, пусть будет в порядке. Так хотелось в Испанию. Господи, хоть одним глазком взглянуть — и все, все. Суета утихла, все расселись. Стало тише. Нас везли, потряхивая, потом урчание двигателей перешло в рев, спину прижало к креслу. Я чувствую, как кровь отли­вает от лица... Жутко трясет, подбрасывает, стучит кру­гом. Вдруг вдавило вниз, тряска прекратилась, стуки исчезли, стало гладко. Я взглянула в окно — земля уже далеко внизу. Коробочки домов, крошки машин, точки людей.

Невероятно. Стюардессы разносили пить. Я ис­кала глазами стюарда, или как его. Он появился, был так расслаблен, так спокоен, степенно-нетороплив, что против воли подумалось: он знает — все будет хорошо. Это восхищало, я не могла понять, откуда и как ему это дается? Он подошел, подал сок, взял за руку — слу­чайно, конечно, — пальцы теплые, сухие. Потом — слу­чайно — положил ладонь на мое плечо, кивнул ободря­юще, словно знал: мы сядем. Это помогло. Стало легче, хотя тайна его уверенности будоражила меня.

И вдруг — скачком — я успокоилась. Вовсю болтала, смеялась, удивляясь самой себе. Не было ни тени страха, от этого я испытывала необыкновенное возбуждение, меня пе­рехлестнуло в обратную сторону, я ничего не боялась и даже будто ждала неполадок, чтобы встретить их без трепета. Долетели удачно. Я была почти разочарована.
Вру, конечно. Отель оказался шикарным. Белая колон­нада при входе упиралась в зубчатый потолок, кругом цветы, кустарник, деревья, все идеально обихожено. И откуда ни взглянешь, перед глазами всегда синяя, гус­тая жидкость моря. Вечером сидим в ресторане на от­крытой веранде.

Дует легкий бриз, свежий, солонова­тый. Нас много. Подруга с мужем и сыном, я с доче­рью и еще три подруги с двумя девочками. За соседним столиком группа французов, молодых парней, человек пять. Они яркие, веселые, бросают на нас свободные французские взгляды, машут нам руками, будто мы знакомы.

Один, веснушчатый, смотрит на меня и улыбается призывно всякий раз, когда ловлю его взгляд. После ужина все расходятся — устали, клонит в сон. Остались я и еще две подруги, у нас номера напротив. Мне не хочется уходить, так хороша ночь. Ребенок трет глаза. «Надо ее уложить», — говорит Вера. Я встаю.

От французов отделяются двое: тот, что с веснушками, и другой — почти блондин; не думала, что бывают та­кие французы. Подходят, начинают на своем, мы не по­нимаем, тогда они по-английски заговорили, это нам доступно. Соломенноволосый улыбается мягко, уч­тиво, а рыжий глазами-буравчиками впивается в тело. Блондин учтиво предложил покататься по ночному го­роду. «У нас машина с крышей из звезд». — «Как это?» — не поняла я. «Кабриолет», — отвечал светлый, белозубо улыбаясь.
«А что, — сказала Лена,— здорово». «Мы же их совсем не знаем, — остановила я ее, — может быть, они даже не живут в отеле, кто знает?» Светловолосый отвечал, будто читая мысли: «Мы живем в отеле второй день. Город чуден ночью». Рыжий говорил много, быс­тро мешая два языка, жарко смотрел на меня.
Я сказала: «Надо ребенка уложить, и мы поедем». Я поднялась на­верх, подруги остались. Укладывая ребенка, сама при­легла. Расхотелось ехать, сон смежил глаза.

Стук в дверь — подруга: «Ты где?» — «Я не поеду, давайте без меня, потом, нас трое, а их двое, я лишняя». — «К нам еще один подвалил, так что поровну». — «Нет», — зевнула я. «Ну, смотри», — она ушла. За завтраком спрашиваю Веру: «Ну как?» — «Классно покатались, заехали в бар, они нас вином угостили». — «А потом?» — «Приехали в отель». — «И все?» — «Все». Лена поддержала: «Они го­раздо целомудреннее, чем...» — она не договорила. Вера отпила кофе, перебила: «Рыжий, его зовут Жан, на тебя запал, только о тебе и спрашивал». — «Он мне не нра­вится». — «Почему?» — «Не знаю, похож на самолет».
— «То есть?» — удивились обе. «Вызывает отторжение». «А-а...» — протянули девушки. Я сказала: «А вот белень­кий мне понравился». Я не стала говорить, что он похож на стюарда, или как его. «Его зовут Бернард».

Вечером трое французов, Жан, Бернард и Филипп, пригласили в ресторан в городе. Вере приглянулся рыжий, и она шепнула его другу-блондину, что он нравится мне. Это вызвало радикальное изменение.
До этого он почти не смотрел на меня. А тут прямо глаз не сводит. И этот взгляд как водоворот уносил мою осторожность. Весь следующий день провели вместе на пляже. Невесть из какого источника волны счастья бежали по телу. Он иг­рал с моей дочкой, брал ее за ручку, водил по пляжу, смешил, пел песни.

Такая забота меня покорила. У них с Жаном был серьезный разговор, после чего Жан пе­реключился на Веру. Четыре дня я купалась в чувс­тве влюбленности, почти забытом.
Внутри спокойно, блаженно, когда он сидел близко-близко, а наши глаза были устремлены в синь горизонта. Небо не рухнет, и песок не уйдет из-под ног. Вечером мы ходили по тем­ным аллеям и целовались, но большего я не позволила. Через неделю они уехали, мы обменялись телефонами, но никто никому не позвонил. Он был женат, я была замужем».

ДВА ВЗЛЕТА – ОДНА ПОСАДКА

На левой руке линия поездки соединена с линией вли­яния (рис. 4, линия поездки — оранжевый, линия вли­яния — желтый). Общая интерпретация ясна — влюб­ленность в поездке, но так как линия влияния пересекла судьбу (рис. 4, синий), а на правой руке отсутствует пов­тор рисунка, то влюбленность не перерастает в связь.


Владимир ФИНОГЕЕВ

Дополнительная информация

Яндекс.Метрика