Иная осведомленность

 

 

Иная осведомленность

Владимир Финогеев

«Первым был сон. Через секунду после пробуждения вся последовательность, сюжет, детали завертелись волчком, рассеялись беззвучным взрывом. Остался лед беды. Он таял. «Что с тобой?» — спросил друг, наклоняясь и целуя под ухо. «Ничего. Так, сон». — «О чем?» — «Не помню. Но неприятный. Вот тут — ноет». Я положила руку на сердце. Он поцеловал и там: «А сейчас?» — «Лучше», — сказала я. Я была влюблена. Волна счастья поднялась и вытеснила страх. Страх неизвестно чего. «В чем дело?» — мысленно спросила я себя, но ответ не приходил. Я люблю, я счастлива, мне хорошо, я в отпуске, наконец, так что же не так?

«Планы такие, — говорил он. — После завтрака идем на Оку, соседи присоединяются. Заплыв на другой берег, поиски клада». — «Клада?» — «В прошлом году зарыли сундук с царскими червонцами, до сих пор найти не можем». — «Что, прямо царские?» — «В рублевом эквиваленте». — «Понятно». — «Далее, игра в сваечку». — «Что это? А, помню, кольца на колья набрасывать». — «Неправильно. Здесь мужское начало. Потому наоборот: колышки, то бишь сваечки, в кольца загонять». — «Хорошо, — вставала я и, еще потягиваясь, спросила: «Завтрак тоже мужского типа?» — «То есть?» — «Яичница с беконом и толстый ломоть черного хлеба с маслом?» — «Супер!» Сковородка разогревалась на огне. Я разбила несколько яиц. Яичница зашипела, зашкворчала в масле. Что происходит? Вчера приезжали друзья, сколько было веселья, шуток, потом играли в покер, танцевали. Я поймала себя на мысли, что за всем этим праздником есть какая-то глубокая сердцевина, куда я боялась заглянуть. И в то же время смотреть было некуда. Предмет не отбрасывал тени и сам был невидим. Некуда смотреть. «А где бекон?» — спросил друг. «В холодильнике не обнаружен». — «Понял». Он ест, а я думаю, как объяснить ему, что мне не хочется идти на Оку, купаться, дурачиться. Не знаю почему. Не могу себя заставить. Ему пришел звонок на мобильный. «Слушай, извини, — говорит он, — с работы звонят. Мне надо подъехать разобраться, там проблема, без меня не решат, часа через три буду». — «Конечно, — сказала я, — поезжай». Мой друг — начальник, без него не разберутся. Он уезжает. «Не скучай!» Я киваю, улыбаюсь. Потом хожу из угла в угол. В душе нарастает беспокойство, у меня чувство, что я куда-то опаздываю.

КУДА? Не ясно, не понятно. Нестерпимый зуд внутри побуждает, влечет, толкает, гонит. Я бросаюсь к шкафу, срываю с вешалок платья, выгребаю вещи из ящиков, бросаю в сумку. Бегу к машине. Мне надо в Москву. Немедленно! Старенький «Опель» верно ждал все эти дни. В нетерпении вставляю ключ, поворачиваю — ни звука. Вот невезуха! Не заводится. Я выскакиваю, бегу к соседу, тот понимает в машинах. Но его нет, и неизвестно где. Что делать? Внутри зов: скорее, скорее. Выбегаю на дорогу, ловлю машину. «В Серпухов?» — бросает водитель. «На автостанцию». — «Поехали». Едем. Лезу в сумку бессознательно, не зная зачем, но что-то во мне знало. Обнаруживаю, что оставила деньги. Такая досада взяла, что слезы брызнули из глаз. «Что такое?» — испугался водитель. «Давайте назад, я деньги забыла». Разворачиваемся, возвращаемся. Возле пивной палатки стоят знакомые. Выскакиваю из машины к ним. Меня колотит. Сбивчиво рассказываю, что машина не завелась, что забыла деньги. Они успокаивают. Протягивают бутылку с пивом, пью — не помогает. Кто-то позвонил моему другу. Тот говорит, что застрял, будет не раньше восьми. «Именно сегодня, — кричу я, — когда мне плохо». Он не понимает, и это правильно. Я тоже не понимаю. Идем к «Опелю». Парни вмиг выясняют причину: клеммы аккумулятора отошли. Сажусь за руль.

 Иная осведомленность По словам Финогеева 1

Машина заводится, машу рукой, давлю на газ, мчусь к трассе. Дорога идет полем, справа и слева — рвы. Мне дурно. Я умираю. Сколько времени? Часы на панели сбиты, лезу в сумочку, нащупываю часы, вытаскиваю, бросаю взгляд: без пяти восемь. Гляжу вперед — машин нет, сзади тоже чисто. Начинаю выставлять время на автомобильных часах. Держу руль одной левой. Набегает какая-то страшная мутная энергия, входит под сердце, прошивает насквозь тело, живот разогревается до кипятка, чрез мозг проносится что-то очень большое, лишнее, неправильное. Дорога поворачивается боком и встает вертикально. Тишина. Я не понимаю, что это. Змеистыми кусками сращивается сознание: я в перевернутой машине, машина — в кювете. Вылезаю. Ни ушиба, ни ссадины. Дурноты как не бывало. Во мне ревут поршни деятельной жизни. Я иду за трактором. Машину вытаскивают. Потом вечером за шашлыками, вином мы весело смеемся, обсуждая событие и мое умственное помрачение.

Утром я резала салат на веранде. Соседка зовет к телефону. Звонит мой друг — он на работе, говорит: «Срочно позвони бабушке». Звоню. Бабушка неестественным голосом говорит: «Умер папа твой». — «Как умер? Когда?» — «Вчера, около восьми».

Иная осведомленность По словам Финогеева 2

Смерть отца прописывается различными признаками, сегодня обратим ваше внимание на ветвь, отсоединяющуюся от линии сердца в пункте, покрывающем 28—30 лет, и идущую через ладонь в первое поле к основанию большого пальца (рис. 4, линия сердца — желтый, ветвь — красный, линия жизни — зеленый). Отец нашей героини умер, когда ей было 28. Руки демонстрируют наличие экстрасенсорных способностей. В частности, на левой руке линия головы глубоко заходит в третье поле — участок, управляемый Луной, т. е. всего мистического, потустороннего, скрытого от дневного света, иными словами — находящегося за пределами не только оптического, но, в целом, сенсорного диапазона. Эта невидимая часть реальности заключает в себе всю полноту данных. Отсюда сознание черпает свои озарения. Есть и особенности: в поле Луны на линии головы есть незначительные компенсированные разрывы. Из-за этих разрывов весточки из пространства абсолютной осведомленности иногда минуют сознание и транслируются в безотчетные эмоционально-соматические (телесные) реакции. (Рис. 7, линия головы — красный).

Испарение выбора

 

Испарение выбора

 


Испарение выбора По словам ФиногееваИспарение выбора 09.12.2004
Ты обещал. что мы поедем В эти выходные». — «Мы не поедем в эти выходные». — «Почему?» — «Я занят». — «Чем?» — «Работой». — «Но ты же обещал». — «Ничего я не обещал». Вот это было больно. «Как же гак?! Ты сам творил». — «Ничего я не говорил Я говора i. если работа позволит, поедем. Вот что я говорил». — «Ничего подобного! Ты сказал, мы обязательно поедем, не в эти. так в следующие выходные. Два раза ты не смог, два раза и распаковывала чемоданы, сейчас уже в третий. Не стыдно обманывать0 Если не хочешь, так и скажи. И потом, кто тебе звонил и просил подозвать, видите ли. котика к телефону?» — «Я же объясни, I. это ошибка, какая-то дура набрала не тот номер». — «Да. Но когда я сняла трубку, она называла твое имя. Что ты на это скажешь?» — «Совпадение». — «Совпадение?! Она звонила и когда тебя не было. Да еше таким тоном, будто я ей мешаю. Я твоя, между прочим, жена». — «Это какая-то ненормальная», — «Вот я это ей и скажу». — «И скажи». — «И скажу». — «Скажи». — «И скажу; не волнуйся». — «А чего мне волноваться?» — «А еще я позвоню на фирму и узнаю, чем ты занят третий выходной подряд*. Муж побагровел, глаза напились кровью: «Я те позвоню!» — «Что это значит, как ты можешь так говорить?!» — «А ты что говоришь. ПОЗВОНЮ! Понимаешь, ты своими мозгами, что это как ведро дерьма на голову вылить. На меня как на идиота будут смотреть Это работа, въедешь ты. наконец, или нет. работа, сейчас так работают. А не можешь работать, пошел юн». Он кричат Я тоже, причем давно. Теперь к этому добавились слезы. Я выбежала из кухни. «Только и знаешь, что рыдать», — неслось вдогонку. В груди гора тяжести, ну так тяжело, просто не поднять. Как же все мерзко устроено. Ведь мы же любим, друг друга, а вместо любви говорим друг другу дурацкие слова. Ну почему так? Последняя часть фразы вырвалась вслух Я посмотрела вверх. Но никто не ответил. И так всегда: никакого ответа. Может, правда, это ошибка, девушка ошибаюсь камерам? Или ненормальная? Такие тоже бывают. Да, скорее всего это ошибка. Прошлась к окну, вернулась. Мы же любим друг друга. При этой мысли образовалась какая-то пугающая пустота в сердце. Огромное темное пустое помещение. А ведь бывало, когда он приходил с работы, сердце трепетало от счастья. Боже мой, как было хорошо. Сердце защемило от невозможной утраты прошлого. Слезы лились сами собой. Нет. надо успокоиться, что-то поделать, что? Я принялась выкладывать из чемодана аккуратно сложенные вещи: две рубашки, свитер, спальный гарнитур, купальник — как хателось на природу, гостиница в .лесу — просто рай. рассказываю подруга. И вот...
Я подошла к зеркалу. Красные глаза, припухшие веки. Никуда не годится. Я отправилась в душ Потом надела новый костюм, который мне шел: присланный жакет и юбка чуть выше кален. Когда-то мне казалось, грудь немного великовата для моей худенькой комплекции — вот глупая. Я вышла из дома. Поехала в центр. На Садовое кольцо. Там у меня есть одна знакомая, она парикмахер. Она сделай мне прическу; мы поболтали о том о сем, мне полепило. Обида отступила. Я вышла наружу. Светило солнце, летний ветерок обдувал колени. Широкая улица, красивые дома, пеших .людей было немного, молчаливое большинство прохожих плыло в реке машин. На фоне гула хорошо читался звук моих каблучков. На мгновение показалось: я иду не по улице, а куда-то и неизвестность, в будущее, хорошее и доброе.
Я завернула за угол, направляясь к метро. Вдруг сзади голос: «Девушка, подождите». Я остановилась и оглянулась. Быстрым шагом, переходящим в бег. почти бегом приближается мужчина. Невысокого роста с бородкой, хорошо одет. Черные брюки и кожаная куртка из дорогих «Погодите, стойте, — говорил он издали. — Разрешите пригласить вас на чашку кофе». Я покачала головой, скорее инстинктивно, чем осмысленно. Он. видимо, ехал в машине, увидел меня, выскочил И бежал за мной, иначе откуда ему взяться. Я возобновила шаг. Я не знакомлюсь на улицах. «Умоляю, только кофе». В этот момент на уровне груди вышла вспышка света, небольшая сфера желтого цвета. Это было как с первым мужем, только тогда вспышка была светлая и прозрачная. Теперь она желтая, но я знала, что это хорошо. Я уже знаю, что вижу ее только я. или, возможно, она происходит в моей голове, во всяком случае, это для меня. «Нет». — сказала я и пошла. Я все-таки не знакомлюсь на улицах. Он остановился растерянно, и лицо его выражало крайнее огорчение, даже муку: «Только кофе», повторил он почти шепотом, без всякой надежды. «Нет», — выговорила я. Но я уже менялась. Я еше шла. Но уже без прежней энергии уйти, о, если бы его ухо было более чутко, то он бы услышал, что в последнем «нет» не было прежней твердости и невозможности перемен. Каблучки не стучали, а медленно касались асфальта «Ну же, — мысленно просила я, — скажи это еше раз, только кофе, и я остановлюсь, повернусь. Я останусь». Я шла. ожидая икрами, спиной, затылком, кожей, кровотоком, желая услышать еше один раз — только кофе. Но он промолчал, не сказал ничего, я силилась подавить. поворот головы и посмотреть, что с ним. Я не удержалась, но лучше бы не смотреть, и вот я вижу: он удаляется неспешной походкой. Он уже далеко. И горчицей течет по душе несостоявшееся будущее. Упушено что-то важное. А может быть и главное. И теперь уже не вернуть, не начать сначала. Никогда Я иду и убеждаю себя: если не состоялось, значит, не должно состояться. И не могу убедить. Я говорю: ЭТО клокочет в груди жажда мести, это обида, это желание новизны. Но никак не побороть ощущения, что. согласись я на кофе, жизнь пошла бы иначе. Может, я пренебрегла тем. кто предназначен?»

Меж тем анализ хорологической картины показывает, что ничего не упущена Рядом с линией судьбы, но не касаясь ее, бежит линия влияния (рис. 4. оранжевый, л. судьбы — синий). Мы уже знаем, если линия не связывается с линией судьбы, отношения не перерастают фазы мимолетного знакомства. Для убедительности (невозможности близких отношений) линия влияния перечеркнута блоком (рис.4, красный). Напомним.,линия влияния выражает отдел программы развития, а не конкретное .лицо, с которым не состоятся отношения В будущем она будет воспроизводить похожие ситуации Потому предстоит еше несколько раз столкнуться с иллюзией, что упущены главные и единственные, «предназначенные» партнеры.
Владимир ФИНОГЕЕВ

 

Быт и думы

Быт и думы

Владимир ФИНОГЕЕВ

7 Дней

«Ночь. Стук в дверь. Накидываю халат, подхожу к двери: «Кто?» — «Вахтенный». Узнаю голос. Открываю: «Что случилось?» — «Там это...» — матрос мотает головой. Он не договаривает. Вижу в коридоре группу вооруженных людей в масках. Выхожу. Люди в камуфляже выводят пассажиров из кают. Ставят к стенке. «Кто старший?» — спрашиваю. Я в халате, тапочках, угрозы не представляю. Появляется человек без маски. «Это опять вы, — говорю я, — все кого-то ловите». Командир ОМОНа смотрит на меня весело: «А это опять вы. Скажите, что вы делаете на корабле ночью?» — «Что я делаю? Я здесь живу». — «А почему вы живете на корабле, а не дома?» — «Такие личные обстоятельства». — «Понятно», — кивнул. Я на секунду задумалась, можно ли понять, когда я сама не понимаю. Семнадцать лет супружеской жизни — в один миг полное крушение. Чудовищный конфликт. Ушла с одной сумкой. Был девяностый год. Снять квартиру было нереально, да и не на что. Жить мне было негде. Я работала в пароходстве. Зимой суда стоят на приколе, используются как гостиницы. Зимами жила на судне. Оставалась за главную. Я потрясла головой, сбрасывая воспоминания. Спросила: «Кого ищете?» — «У нас есть сведения, что у вас проживают иностранцы, не имеющие документов». — «Сегодня, — я посмотрела на часы, было два ночи, — вчера вечером привезли автобус людей из аэропорта, просили разместить на ночь, транзитники они или кто, я не знаю. Так уже бывало, привезут на ночь, утром забирают. Есть у них документы или нет, мне неизвестно. Проверяйте». — «Проверим. Еще проверим, не скрываются ли у вас члены ОПГ». — «Вы имеете в виду бандитов?» — «Вы правильно понимаете». — «Насколько мне известно, бандитов на борту нет». — «Почему вы так думаете?» — «Уж очень они заметные. Сразу в глаза бросаются». — «Бандит бандиту рознь». — «Вам виднее. Ищите». Я вернулась в каюту. Села. Прошло два года, как я жила «на улице». Договориться с мужем о разделе квартиры мирно не удалось. В имущественном вопросе он выходил из себя, бывал опасен. Пришлось через суд действовать. Получила девять метров, но продать не могла, муж блокировал. Все это очень тянулось. Я поняла, на квартиру надо зарабатывать лично. Самой. Никто не поможет. Только лично. Надо работать. Я прилегла. Закрыла веки. Что-то посыпалось со всех сторон.

 

Чтение мыслей

 

Чтение мыслей

Чтение мыслей По словам ФиногееваМать глянула в окно. Этого взгляда не догнать мне, не в синь ясную улетел он. За окном — что: липы перед носом, через улицу завод.
Бывший завод, купила его какая-то компания нефтяная, устроила офис себе. Но это видимое. А как в невидимое. Попасть? Я предложил: «Расскажи, как это было».
Мать поежилась, покачала головой, потек рассказ. «Я возвращалась домой на электричке. Погоди-ка, тогда электричек-то не было, — спохватилась она,
это до твоего рождения было. Тебя еще лет десять не предвиделось. Мне было двадцать шесть. Народу битком. Еле протиснулась в середину вагона. Да еще сумки в обеих руках. На какой-то станции вышла часть людей, я села с краешку. Сумки поставила на пол. Руки прямо гудят». — «А чего у тебя в сумках-то было?» — «К свекрови ездила, там вся родня мужа, братья, сестра. Они очень хорошие, любили меня, поддерживали. Отец-то твой к тому времени еще в без вести пропавших числился. Еще война
не закончилась, сорок четвертый год был. Две похоронки на отца-то пришло». — «Две?» — «Две». — «Ничего себе!» — «Я тебе так скажу: показали мне первую, а похоронки приходили на их адрес - брат побледнел, мать с сестрой плачут, а у меня даже сердце не дрогнуло: такая во мне уверенность, что жив он, не могу тебе объяснить. Они меня за бессердечную приняли. А им говорю: «Нет, не правда это, жив он. Вернется. И думать нечего. Не верю, что его убило, и все тут». Так я это твердо сказала, что у них слезы высохли, смотрят на меня в удивлении, будто у меня сведения какие, откуда-то. Потом еще одна похоронка пришла, я тем же словом им отвечаю: жив, не сомневайтесь, придет домой. Потом уж прислали извещение,
что без вести пропал. Ну и права я оказалась, вернулся отец. В плену был. Да,
то бишь, о чем мы?» — «Я тебя про сумки спросил». — «Ага, да. Продуктов мне с собой надавали, наложили полных две сумки: и картошки, и капусты, и моркови, тушенки, рыбы вяленной — это большие ценности. А на мне было полупальто из серо-черного плюша, облегало по фигуре. Сижу, значит, я в проходе. Вдруг сзади шум какой-то. Ругань. Выныривают два молодца с золотыми сами и чуть мне не на колени усаживаются. У одного колода карт выскочила, прикрикнул он хриплым голосом, мол, сыграем, граждане, время скоротаем. А другой меня прямо двигает к окну, а там еще три человека — теснота. Тут бабы зашумели, а преимущественно тетки сидели в зипунах, в платках пуховых, осенью дело было, один мужик-то всего с нами и был, тот отвернулся к окну, будто нет его. бабы давай в голос: куда прете, не играем в карты, давайте отсюда. А те не унимаются, знай, базланят, да сальности всякие отпускают. Лица противные, настоящие хари! Я тогда встаю, говорю тому, что меня в бок пихал: «Садись, а я уж постою». А он, представляешь, вскочил: «Ах ты какая!» И раз да как прижмется ко мне, поганец этакий. Оттолкнула я его. Сзади мужской голос раздался: «Эй, кончай к девушке приставать». Огрызнулся он, убрались они со своим товарищем. Я села». — «И что?» — «Да как бы ничего, едем дальше. Мне неприятно поначалу. Но ехать долго, и понемногу я о них забыла. Успокоилась». — «И больше ничего не происходило?» — «Ничего. Еду я, думаю о своем, о том, как комнату буду обживать, чего надо сделать в первую очередь. Я ведь чего к свекрови ездила: поделиться, что мне и маме наконец прописку дали. Месяц я порог обивала самого главного милицейского начальника. Нам не полагалось жить в Горьком». — «Почему?» — «Город был на военном положении, закрытый. А у нас с мамой предписание было в Киров. Мы из Сибири-то выехали, и в военкомате
мне как жене документы, но до Кирова. В Горький мы правдами и неправдами на паровозе с машинистом прибыли, за бутылку спирта уговорила я машиниста. Это что! Вот прописку получить — целое дело.
меня и ругает, и из кабинета гонит, а я опять. Через месяц не него сдали. Раскрыл дверь, вышел на порог, закричал секретарю: «Пропишите эту настырную, чтоб я ее здесь больше не видел». Прописали. Вот я с паспортами-то, показать поехала к родне. Да и денег хотела занять, чтобы купить комнатку в частном доме. Жить-то где-то надо. Прописали нас у Лиды, а у нее самой двое. Спать негде». — «Денег свекровь дала?» — «Дала». — «И что дальше?» — «наконец. приехали, выхожу из вагона, шагаю к трамвайной остановке. Уж стало темнеть. И туг раз — сзади грубая рука зажимает мне рот, а передо мной выросла черная фигура, рука его летит к моему воротнику, хватает и рвет мне пальто книзу. Треск — и вываливается у меня из-под пальто ридикюль. Он
ловит его и бежит, за ним другой, и скрылись. Я как молнией ушибленная, крикнуть не могу: голос пропал. Ведь там все: и паспорта, и книжка трудовая, и карточки, и деньги, которые на комнату дали. Что со мной сделалось, думала, умру от торя. Дышать нечем, сердце не бьется, но потом заревела, закричала: «Документы, документы верните!» Да где там. Подходит мужчина, тот, что у окна сидел, и говорит: «Вы знаете, они давно за вами следили, еще в поезде. Они через спинку сидели. Я заметил». Я было хмыкнул: «Вот спасибо ему, заметил. Есть же помощники на свете». Но мать не поддержала, лицо у нее было в красных пятнах, она будто была там, и в то же время. Губы у нее дрожали. Тогда я сказал: «Это были те самые, с картами?» «Нет, — сказала мать, — другие, первого я запомнила — не похож». Я об-нял мать: «Да ладно, не переживай так.
Пятьдесят лет прошло». Мать поплакала, ей стало легче. Она спросила недоуменно: «Как же они узнали, что у меня там деньги? Чуют они, что ли?» «Вряд ли, — сказал я, — все гораздо проще. Ты когда в поезде ехала, поди каждые пять минут проверяла, на месте ли сумка, рукой трогала — там ли? Вот и выдала себя». Глаза матери округлились: «А ведь, наверное, ты прав. Точно. Рукой ощупывала. Автоматически. Не замечая, что делаю. А я еще думала, как хорошо я спрятала, молодец какая, придумала под грудь замаскировать. А оно вон как: спрятал деньги - и мысли прячь».
Рассмотрим правую руку ниже поперечной линии, представляющей рождение (рис. 4 - желтый). Рядом с линией жизни находим линию отца (рис. 4 -синий, квадрат — красный). Она проходит через ряд квадратных фигур. Они обозначают плен, разные лагеря. Далее, к ульнарному краю (к ребру ладони), размещена линия матери. На ней есть крестообразная фигура — выражение нарушения системы самосохранения. Наличие нескольких выпячиваний (темные образования) говорит об ограблении (рис. 4 —л. матери зеленый, крест, фигура — красный).
Владимир ФИНОГЕЕВ

 

Целебная мена

Целебная мена.

 

«На пиджаке было пятно. Я не заметил. Утром надел пиджак, собирался на работу. «Что это?» — спро­сила жена. Я не понимал: «Где?» Ее палец уперся в лацкан. Я опустил голову: «Черт, новый пиджак! Ему три дня от ро­ду. Как я мог?!» «Снимай, почищу», — сказала жена. Я снял, взглянул на часы. Какое-то время еще было. Я подо­шел к окну. Порыв ветра нагнул ветви, сорвал несколько листьев. «А что это?» Я повернулся. Жена подняла руку, в кулаке зажат белый ком. Я удивился: «Что это?» «Это я те­бя хочу спросить, — произнесла жена, — и не разыгрывай удивление. Ты прекрасно знаешь, что это». — «Что?» — «Платок!» — «Какой платок?» — «Носовой!» Я недоуме­вал: «У меня не было платка. Откуда он?» «Хватит притво­ряться», — жена подходила ближе. Упругая волна раздра­жения поднималась. Я держал ее. «В чем и зачем мне при­творяться?» — «Я тебе объясню. Это не твой платок. Это вообще не мужской платок». — «А чей?» Жену это взбеси­ло. «Чей? Он еще спрашивает?! Ты издеваешься надо мной?!» — «Я??!!» «Ты! — она всплеснула руками. — Ка­кая наглость!» Уже нестерпимо хотелось заорать, затопать ногами, перевернуть стол. Я выдохнул, овладел собой и сказал почти спокойно: «Можешь ты объяснить, в чем де­ло?» Она сунула мне в лицо платок: «Это женский платок!» — «Ну?» — «Ну-ну! Баранки гну. Он пахнет духами!» — «Все?» — «Нет, не все. На нем следы губной помады». — «Ну и что?!» — «А то, что женщины целуют мужчин, а по­том вытирают платком следы». — «А, вот в чем дело. Так вот, я ни с какими женщинами не целовался, никто мне ничего не стирал, я сам не могу взять в толк, откуда у ме­ня этот платок». — «Да?» — «Да. Я не знаю, как он оказал­ся в моем кармане. Не знаю!» — «А что ты вообще зна­ешь?» Я насторожился. Вдруг вспомнилось, как недели две назад зазвонил телефон, я снял трубку, а там зловещее мол­чание. Жена: «А ты знаешь, что нашего ребенка уже два дня нет дома?» Сердце остановилось, я выдавил: «А где он?» «У бабушки, — выпалила жена с плохо скрываемым торжеством, — ты даже не заметил. Где тебе, когда ты две недели не был дома». Я изумился: «Я не был дома?» «Фак­тически, — жестко бросая слова, продолжила она, — ты приходишь каждый день в час ночи». — «Ну я же говорил, сейчас такой период на работе». — «А вчера?» — «Что вче­ра?» — «Ты пришел пьяный!» — «Пьяный? Ты не видела пьяных!» — «От тебя пахло вином». — «Я же говорил, от­мечаем день рождения нашего бухгалтера». — «Ты ниче­го не говорил». — «Я не говорил? Я говорил!» — «Говорил он! Позвонил в одиннадцать ночи». — «Не в одиннадцать ночи, а в десять вечера». — «Нет, я так больше не могу, — взорвалась жена, — все, я уезжаю к маме». Она бросилась в спальню и хлопнула дверью. Я не сдержался, рявкнул вслед: «Ну и проваливай!» На душе чудовищная досада. Внутренности тряслись от гнева. Надо же так довести! Как теперь работать?! Я поднял с пола платок. Понюхал — пахло духами. Дерьмо! Я сунул платок в карман. Взглянул на часы, черт! Опоздал! Нацепил плащ, бросился вниз. На машине уже не успеть — на метро. Надо разобраться, от­куда у меня этот платок. Было полное неведение. Вот уж действительно: ни сном ни духом! Надо сосредоточиться. Что было вчера? Вчера была вечеринка на рабочих местах. Отрывались умеренно. Я не напился, сознания не терял, меня никто не целовал, и я не целовался ни с кем. Хотя мог бы. Но не делал этого. Было несколько странных вещей, но гораздо раньше. Одна из них — приход новой сотруд­ницы. Впервые я столкнулся с ней в коридоре, я не знал, что она к нам. В маленькой красной шляпке, платье — от горла до кончиков ног. Лицо востроносое, глаза маленькие, рот непонятный. Первое впечатление: не нравится. Без вся­ких объяснений. Не нравится, и все. Не было тела. Каза­лось, что не было. Будто была голова и туфли, а между ни­ми ничего — платье. Или нет, под платьем — пружинки. Прошло несколько дней, она появилась в отделе, и это бы­ло другое существо. Тело у нее было узкое, змеиное, с неожиданно хорошей грудью, да, глаза маловаты, но рот пра­вильной формы, кожа нежная... Она оказалась изощрен­ной и магнетической. Суждения дерзки и странноваты. Когда она была рядом, будто воздух менялся: становился горячим, солоноватым, терпким. Она роняла взгляды, они были разные — то горный хрусталь, то битое стекло, то морская даль. Было ощущение, что соприкасаешься с тай­ной. Это тревожило и волновало. Глаз всех мужчин про­тив воли искал ее в пространстве. Ее звали Алина. Через пару недель утром на моем столе стояла, не лежала, имен­но была поставлена толстая книга. Под книгой лежат свер­нутый лист бумаги. Я посмотрел на книгу — «Граждан­ское право». Я взял лист, развернул. От руки было написа­но: Виктору Петрову. Я понял, что записка не мне. Я был не Виктор и не Петров. Петров сидел за столом рядом. Первым порывом было не читать, сложить и отправить на стол Виктора. Но глаз пробежал без спроса, было всего две строчки, нельзя не прочитать, автоматически. Я не собира­юсь отвечать на ваше непристойное предложение. Алина. Я призадумайся. Почему записка на моем столе? Она прекрас­но знает, где сидит Виктор. Зачем это сделано? Я положил записку на стол Виктора. И постарался выкинуть это из го­ловы. На вечеринке она подошла ко мне, сказала: «Вы ведь влюблены в меня?» «С чего вы взяли?» — спросил я, внут­ренне кусая губы: права, чертовка! «Все тут в меня влюблены», — и она обвела общество презрительным взглядом, и этот взгляд стал началом моего исцеления. «А вот у вас получится», — сказала она и отошла, не прибавив ни сло­ва. Рядом возникла Надежда Ивановна, старейший наш работник, шепнула: «Поосторожней с Алиной. За ней дур­ная слава, отбивает мужей у жен и бросает». И тут же ото­шла. Прокрутив эти воспоминания, я заключил, Алина специально подсунула мне платок в пиджак. Это было легко сде­лать, в начале вечеринки я снял пиджак и повесил его на стул. Ну, я с ней разберусь! Я подошел к турникетам, полез в груд­ной карман за бумажником, где хранился проездной. Вме­сто привычной толщины я вытащил плоскую книжицу — паспорт. Откуда паспорт? Я раскрыл и чуть не вскричал: Петров Виктор Сергеевич и его фото. Я был потрясен. По­рывшись по карманам плаща, нашел мелочь, купил кар­точку. Примчатся на работу. Виктор встал мне навстречу, протянул бумажник: «Возьми свой бумажник и отдай мне мой пиджак. Меня вчера весь день не было, пришел на ве­черинку в новом пиджаке, три дня назад купил, оказалось, у нас одинаковые. Классный пиджак. Ты, видать, тоже был в этом магазине». Я разразился ругательствами: «Черт, черт! Из-за твоего пиджака от меня жена ушла!» Виктор насупился: «Это как?» «Вот, — вытащил платок, — твой?» Он махнул рукой: «Ах это, да, — он оглянулся на Алину, — мой, да». «Старик, — сказал я, — сегодня едем к моей те­ще». — «Зачем?» — «Дорогой объясню. Главное, будь в этом пиджаке и храни платок». С женой мы помирились. Где-то в глубине я терялся в догадках: не спутай я пиджа­ков, Бог знает, как бы повернулась ситуация с Алиной».

Целебная мена Цикл статей Вл. Финогеева

Внутренняя линия Влияния на правой руке имеет раз­рыв с перехлестом (рис. 4 — желтый).

Есть поперечная линия, идущая от линии Головы (рис. 4 — красный, л. Го­ловы — зеленый).

Данная комбинация указывает на кри­зисный период в отношениях.

При разрыве с перехлестом партнер может уходить и какое-то время жить отдельно, однако наступает примирение.

Поперечная от линии Го­ловы свидетельствует: конфликты вызваны тем, что парт­неры не понимают друг друга, не включают голову, чтобы разобраться в нуждах и запросах другого.

 

Дополнительная информация

Яндекс.Метрика