|
 Мать глянула в окно. Этого взгляда не догнать мне, не в синь ясную улетел он. За окном — что: липы перед носом, через улицу завод.
Бывший завод, купила его какая-то компания нефтяная, устроила офис себе. Но это видимое. А как в невидимое. Попасть? Я предложил: «Расскажи, как это было».
Мать поежилась, покачала головой, потек рассказ. «Я возвращалась домой на электричке. Погоди-ка, тогда электричек-то не было, — спохватилась она,
это до твоего рождения было. Тебя еще лет десять не предвиделось. Мне было двадцать шесть. Народу битком. Еле протиснулась в середину вагона. Да еще сумки в обеих руках. На какой-то станции вышла часть людей, я села с краешку. Сумки поставила на пол. Руки прямо гудят». — «А чего у тебя в сумках-то было?» — «К свекрови ездила, там вся родня мужа, братья, сестра. Они очень хорошие, любили меня, поддерживали. Отец-то твой к тому времени еще в без вести пропавших числился. Еще война
не закончилась, сорок четвертый год был. Две похоронки на отца-то пришло». — «Две?» — «Две». — «Ничего себе!» — «Я тебе так скажу: показали мне первую, а похоронки приходили на их адрес - брат побледнел, мать с сестрой плачут, а у меня даже сердце не дрогнуло: такая во мне уверенность, что жив он, не могу тебе объяснить. Они меня за бессердечную приняли. А им говорю: «Нет, не правда это, жив он. Вернется. И думать нечего. Не верю, что его убило, и все тут». Так я это твердо сказала, что у них слезы высохли, смотрят на меня в удивлении, будто у меня сведения какие, откуда-то. Потом еще одна похоронка пришла, я тем же словом им отвечаю: жив, не сомневайтесь, придет домой. Потом уж прислали извещение,
что без вести пропал. Ну и права я оказалась, вернулся отец. В плену был. Да,
то бишь, о чем мы?» — «Я тебя про сумки спросил». — «Ага, да. Продуктов мне с собой надавали, наложили полных две сумки: и картошки, и капусты, и моркови, тушенки, рыбы вяленной — это большие ценности. А на мне было полупальто из серо-черного плюша, облегало по фигуре. Сижу, значит, я в проходе. Вдруг сзади шум какой-то. Ругань. Выныривают два молодца с золотыми сами и чуть мне не на колени усаживаются. У одного колода карт выскочила, прикрикнул он хриплым голосом, мол, сыграем, граждане, время скоротаем. А другой меня прямо двигает к окну, а там еще три человека — теснота. Тут бабы зашумели, а преимущественно тетки сидели в зипунах, в платках пуховых, осенью дело было, один мужик-то всего с нами и был, тот отвернулся к окну, будто нет его. бабы давай в голос: куда прете, не играем в карты, давайте отсюда. А те не унимаются, знай, базланят, да сальности всякие отпускают. Лица противные, настоящие хари! Я тогда встаю, говорю тому, что меня в бок пихал: «Садись, а я уж постою». А он, представляешь, вскочил: «Ах ты какая!» И раз да как прижмется ко мне, поганец этакий. Оттолкнула я его. Сзади мужской голос раздался: «Эй, кончай к девушке приставать». Огрызнулся он, убрались они со своим товарищем. Я села». — «И что?» — «Да как бы ничего, едем дальше. Мне неприятно поначалу. Но ехать долго, и понемногу я о них забыла. Успокоилась». — «И больше ничего не происходило?» — «Ничего. Еду я, думаю о своем, о том, как комнату буду обживать, чего надо сделать в первую очередь. Я ведь чего к свекрови ездила: поделиться, что мне и маме наконец прописку дали. Месяц я порог обивала самого главного милицейского начальника. Нам не полагалось жить в Горьком». — «Почему?» — «Город был на военном положении, закрытый. А у нас с мамой предписание было в Киров. Мы из Сибири-то выехали, и в военкомате
мне как жене документы, но до Кирова. В Горький мы правдами и неправдами на паровозе с машинистом прибыли, за бутылку спирта уговорила я машиниста. Это что! Вот прописку получить — целое дело.
меня и ругает, и из кабинета гонит, а я опять. Через месяц не него сдали. Раскрыл дверь, вышел на порог, закричал секретарю: «Пропишите эту настырную, чтоб я ее здесь больше не видел». Прописали. Вот я с паспортами-то, показать поехала к родне. Да и денег хотела занять, чтобы купить комнатку в частном доме. Жить-то где-то надо. Прописали нас у Лиды, а у нее самой двое. Спать негде». — «Денег свекровь дала?» — «Дала». — «И что дальше?» — «наконец. приехали, выхожу из вагона, шагаю к трамвайной остановке. Уж стало темнеть. И туг раз — сзади грубая рука зажимает мне рот, а передо мной выросла черная фигура, рука его летит к моему воротнику, хватает и рвет мне пальто книзу. Треск — и вываливается у меня из-под пальто ридикюль. Он
ловит его и бежит, за ним другой, и скрылись. Я как молнией ушибленная, крикнуть не могу: голос пропал. Ведь там все: и паспорта, и книжка трудовая, и карточки, и деньги, которые на комнату дали. Что со мной сделалось, думала, умру от торя. Дышать нечем, сердце не бьется, но потом заревела, закричала: «Документы, документы верните!» Да где там. Подходит мужчина, тот, что у окна сидел, и говорит: «Вы знаете, они давно за вами следили, еще в поезде. Они через спинку сидели. Я заметил». Я было хмыкнул: «Вот спасибо ему, заметил. Есть же помощники на свете». Но мать не поддержала, лицо у нее было в красных пятнах, она будто была там, и в то же время. Губы у нее дрожали. Тогда я сказал: «Это были те самые, с картами?» «Нет, — сказала мать, — другие, первого я запомнила — не похож». Я об-нял мать: «Да ладно, не переживай так.
Пятьдесят лет прошло». Мать поплакала, ей стало легче. Она спросила недоуменно: «Как же они узнали, что у меня там деньги? Чуют они, что ли?» «Вряд ли, — сказал я, — все гораздо проще. Ты когда в поезде ехала, поди каждые пять минут проверяла, на месте ли сумка, рукой трогала — там ли? Вот и выдала себя». Глаза матери округлились: «А ведь, наверное, ты прав. Точно. Рукой ощупывала. Автоматически. Не замечая, что делаю. А я еще думала, как хорошо я спрятала, молодец какая, придумала под грудь замаскировать. А оно вон как: спрятал деньги - и мысли прячь».
Рассмотрим правую руку ниже поперечной линии, представляющей рождение (рис. 4 - желтый). Рядом с линией жизни находим линию отца (рис. 4 -синий, квадрат — красный). Она проходит через ряд квадратных фигур. Они обозначают плен, разные лагеря. Далее, к ульнарному краю (к ребру ладони), размещена линия матери. На ней есть крестообразная фигура — выражение нарушения системы самосохранения. Наличие нескольких выпячиваний (темные образования) говорит об ограблении (рис. 4 —л. матери зеленый, крест, фигура — красный).
Владимир ФИНОГЕЕВ
|
