Брутто

Брутто

Я работала в универсальном магазине на Ленинском. К нам приходил постоянный поку­патель такого спортивного вида. Ну, как борцы сумо, крупный был, огромный. У него была косичка чер­ная. Черные смоляные волосы гладко назад зачесаны и собраны в косичку.
Все предлагал меня проводить после работы. А чего меня провожать, если мне пеш­ком дойти десять минут.
К нам он приходил потому, что это был один из первых тогда коммерческих мага­зинчиков. Один предприниматель в универмаге арен­довал помещение.

 

У него теперь большая фирма, мага­зин и рынок. Тогда это был магазинчик в магазине. Кто челночил, привозили туда свои шмотки. Аппаратуру, шмотки и так далее. Я сидела на комиссии. На при­емке, как в комиссионном магазине. Было все. Кроме продуктов.

Все, что тогда было дефицитно: американ­ские и английские сигареты, вино, техника, магнито­фоны, импортная одежда. Всякая всячина, бижуте­рия, сервизы. Пуховики. Ну, что везли, тем и торго­вали. Однажды вечером этот покупатель приперся в магазин уже под закрытие, чего-то мы с ним разговори­лись: давай я тебя привезу, давай я тебя отвезу.

Видимо, хотел, чтобы я посмотрела на его машину. У него был «Фольксваген»-автомат, очень большой. Я говорю: раз у тебя есть машина, то давай съездим в одно место по одному делу.
Мы поехали в один центральный магазин, он допоздна работал, там у меня был маленький биз­нес. Я сделала все, что мне нужно было, потом он довез меня до дома. Помог мне сумку поднять до квартиры.
Я говорю: «Спасибо, до свидания».
И здесь он сыграл. Схватился за сердце: «Чего-то мне плохо. У меня сер­дечный приступ». Я внутренне посмеиваюсь, не верю, слишком цветущий у него вид для сердечного приступа.
Открываю дверь: «Проходи, садись. Я сейчас «Скорую» вызову».
Он встрепенулся: «Не надо «Скорую». Сейчас пройдет. Я немного отлежусь и пойду».

Брутто Финогеев практика хиромантия Я сидела, ждала, ждала, пока он оклемается. Потом говорю: «Ну ладно, я тебе постелю на кухне, а утром ты отправишься». Ночь прошла мирно. Я у себя. Он на кухне. Утром я собира­юсь на работу, спрашиваю: «Ну, ты как?»
«Нормально, — отвечает, — мне лучше, все прошло». И он ушел.
Через неделю захожу в подъезд, стоит он, ждет меня с какими-то шмотками. Выяснилось, это он ко мне пе­реехал, принял такое решение. Я ему понравилась, он теперь знал, где я живу.
Правда, он так осторожненько сказал: «Можно я у тебя поживу некоторое время, сей­час пришлось отдать квартиру, как найду новую, пере­еду».
«Хорошо, — говорю, — раз такое дело, конечно». Он мне тоже понравился. Внешне был безобразен, по­тому что фигуры никакой не было, но обаяния чертов­ски много. У него был черный пояс, какой-то дан в чем-то, не помню. Силы был невероятной.
Раз подошел к холодильнику, поесть что-нибудь. Взялся за ручку хо­лодильника, и ручка осталась у него в руке.
Попросила карниз подкрепить, у него карниз вырвался вместе с гвоздями. Очень мощный мужчина.

Он тогда уже за­нимался бизнесом, бурно развивался, быстро все росло. Это был первый мужчина, который открыл мне совер­шенно другую сторону жизни. Он подарил мне машину, купил бриллиантов, водил по ресторанам, дал мне води­теля для машины.

Меня возил, ребенка, был в хороших отношениях с моим сыном. Учил его драться, на конь­ках кататься. В хоккей играть. Он сильный, достаточно интересный человек, он красиво ухаживал, мог любого разговорить, душа компании.
Когда деньги были, вок­руг столько людей вилось. В общем, поначалу все было хорошо, и года полтора мы прожили замечательно, но потом все у него повалилось. Видимо, надо было де­литься с какими-то людьми, а он с кем-то делился, а с кем-то не делился. Началась охота. Было страшно. Охрана жила в доме. Круглосуточно. Ребенок ходил с охраной, я ходила с охраной.
Я думала, на хрен мне эти шубы, зачем мне нужны эти машины, эти брилли­анты! Я хочу спокойно спать и совершенно нормально ходить, как все люди. Я настолько устала от этой слож­ной и опасной жизни, мне хотелось, чтобы все это кон­чилось, чтобы я ничего не знала, чтобы никаких ох­ранников в доме не было, чтобы я наконец вздохнула без этого изнуряющего страха, этой тревоги бесконеч­ной.
Этих страшных ночей, когда каждый шорох будто выстрел. Сны какие-то сумасшедшие, с пустыми ко­ридорами, со звуком шагов за спиной, оглядываешься — длинный коридор, уходящий в темноту, и жуть за­хлестывает сердце.

И еще он ликвидировал все свои фотографии, где он один, с нами, с друзьями, он все-все ликвидировал. Он все сжег. Он снял в пансионате целое крыло. Ребенок там находился летом с охранни­ками, я туда приезжала, когда у меня было свободное время.
Он привез ящики с документами, фотографи­ями, я присутствовала при том, как он это уничтожал. Я никогда его ни о чем не спрашивала, это ему и нра­вилось.

Я чувствовала, что что-то должно произойти. Когда такие огромные деньги, рядом с этими огром­ными деньгами всегда ходят черные люди. Он сам чувс­твовал наверняка. Я боялась за жизнь ребенка, свою жизнь, за его жизнь. Ну, и чего боялась, то и случилось.

Вызвали его на какую-то встречу, стрелку, и убили. Я ничего не знала, куда он ушел, кто с ним встречался. В ту ночь он не пришел домой. У него с собой был мо­бильный телефон, огромный такой, как аккумулятор, тогда они только появлялись и стоили целое состояние.

Я всегда могла ему позвонить, его водитель поднимал трубку. Но в этот вечер никто не поднимал трубку, я думала, может, у них переговоры какие. Он не пришел и на следующий день. Через день мне позвонил наш общий приятель, сказал, что в газете была напечатана информация и фотография.

Тем, кто опознает, просьба позвонить по таким-то телефонам. Был найден труп с огнестрельным ранением возле ресторана некоего. Я знала этот ресторан, мы с ним туда ходили. Первой была мысль, что это он подстроил специально, чтобы исчезнуть. На какое-то время. Он не раз говорил, что ему нужно уехать, но как только будет возможность, когда мы все будем вне опасности, он объявится. Что, может быть, будут приходить какие-то люди и спраши­вать, я должна говорить, что ничего не знаю, куда он уехал, на сколько уехал.

Уехал в командировку, и все. Но он не успел уехать. Ребята ездили на опознание, я не поехала. Не могла. Это очень страшно. Но потом ис­чезли охранники, ничего не происходило, нас никто не трогал, и страх кончился».


На линии влияния, которая выходит за пределы ли­нии жизни (рис. 4, линия влияния — желтый, линия жизни — зеленый), что само по себе уже тревожный показатель: партнер уходит.
Он может просто уйти из жизни партнера, но может уйти сложно и фундамен­тально — умереть. Насильственная смерть в данном случае дана комбинацией прямоугольника и треуголь­ника (рис. 4, красный).

Владимир ФИНОГЕЕВ

 

 

 

Дополнительная информация

Яндекс.Метрика